Я и Софи Лорен - стр. 17
– Нет, не вау, а всего лишь супер! И на кого вас только учат, тех писателей?!
До начала филармонического концерта остается несколько минут. Вдруг старичок, сидящий через кресло, ни к кому не обращаясь, восклицает:
– Господи, такой концерт испортить!
Я:
– Что такое? Что случилось?!
– Забыл бинокль! – в сердцах. – Такой концерт!..
Чуть не плача, он поднялся и… Ушел.
Человек не бедный, на концерт Мстислава Ростроповича я купил входной билет, то есть без места.
Мне сказали:
– Слава, ты ж не бедный!
– Разумеется!
– А чего ж ты?!
– Перед Ростроповичем сидеть?!
В донецкой филармонии состоялся вечер полек и вальсов Штрауса. Закрывая концерт, ведущая – с чувством – подытожила:
– Оказывается, хорошо знакомые мелодии можно сделать неузнаваемыми, если подойти к делу с творческим огоньком…
В конце восьмидесятых у меня была стажерка-репортерка Таня Зверькова. Сейчас она пошла на повышение: говорят, что обретается в Москве…
Таня путала абсолютно всё. Ее рассеянность была феноменальной. К тому же дура, это не отнять. Однажды, еще в городе Донецке, ее «бросили» на Михаила Козакова. Кажется, в драмтеатре Козаков читал Самойлова и Бродского. Зверькова решила интервью с Козаковым не откладывать и попыталась к нему прорваться прямо в антракте:
– Расступитесь, интервью!
Таню испугались – и впустили. В жуткой шапке, в перекошенной тужурке, с каким-то допотопным диктофоном она набросилась на Михаила Козакова:
– Представьтесь, пожалуйста!
Козаков тут же смекнул, кто перед ним, и представился:
– Анатолий Папанов!
– Так, Анатолий, – начала Зверькова. – В общем, так…
Михаил Михайлович нахмурился:
– Что за фамильярность?! Я Анатолий Дмитриевич!
Зачастила:
– Анатолий Дмитрич, Анатолий!.. Извините, а скажите…
Так она проговорила с Козаковым, как с Папановым, до самого до третьего звонка. О чем они там говорили, я не знаю. К слову, интервью так и не вышло: на радостях Зверькова где-то потеряла диктофон…
Дура дурой, а уже в Москве, ответсек гламурного журнала. Так, извините, кто из нас умней?
Выступаю перед старичками со своими текстами. Старички такие правильные, всё у них по рубрикам разбито. Я иду у них под рубрикой «Веселая шутка для зрителя».
Сидели с каменными лицами. Я даже:
– Извините, все из нас живые? – уточнил.
Вроде да. Я им уже и так, и этак – лица каменные! Где-то через час один вдруг засмеялся. Наконец-то! Я к нему развернулся всем корпусом: мой зритель, мой! Оказалось, он просто закашлялся. В конце мне очень вежливо похлопали. А потом ведущий произнес:
– Ну а теперь настало время нам и посмеяться. И встряхнуть нас сможет только Иосиф Жеребкер!
Жеребкер запел. Я встряхнулся.
Новое прочтение класики: Ромео – в очках минус пятнадцать. Так в либретто. Как он может танцевать близорукость? Только невпопад. Вот он и свалился в оркестровую. В зале, разумеется, волнение. На авансцену выбегает режиссер-новатор:
– Не волнуйтесь, это так в либретто, вот смотрите!
Бьет ладонью по либретто. Все, кто видит, тут же проникаются.
Из ямы – крик, переходящий в вой: у Ромео сломана нога. Он на носилках. С ним бегут на сцену. Ему протягивают смету спектакля. Превозмогая боль, он подслеповато щурится. В смете отдельной строкой… Нет, не может быть! Сломанная нога!..