«Я гибну, но мой смех еще не стих», или Сага об Анле Безумном. Книга первая - стр. 30
Выслушав этот удивительный рассказ, люди в палате не знали, как его следует толковать. И только Харальд, сын Хрёрека конунга, задумчиво произнес:
– Трудно встретить другого такого мужа, как Харальд, сын Хельги. Найдутся люди, которые назовут его неразумным. Но я не осужу того, кому, должно быть, явился сам Один. Ему ли не знать, что никто не сильнее своей судьбы?
«Яже говорил, что безумие мужей этого рода было у них в крови. Ведь лишь самый безрассудный человек мог отдать полжизни за три вечера одних разговоров с юной девицей, пусть даже дочкой конунга и первой красавицей! Только случай, сила, да удача Харальда не дали пропасть этому времени впустую».
XXIX
Выйдя от конунга, Харальд и Халльфред стали держать совет с херсирами о походе на вендов. Меж тем Бруне известил господина, что слышал от верной служанки, будто Герута послала за сыном Хельги. Хрёрек Метатель Колец после рассказа Харальда о ночных бдениях в роще Одина хотел узнать о нем больше. Уловив, как пес брошенную кость, желанье конунга, Бруне вызвался укрыться в палате Геруты и подслушать ее разговор с Харальдом, чтобы выведать его тайну. Получив позволение, Бруне улучил время, когда Герута с девушками вышла, проскользнул в ее горницу и спрятался за ковром. Это был дорогой ковер, купленный у заезжего купца из Серкланда66. Весь в дивных узорах, он покрывал стену и свисал на пол. Слуга поднял его край и залег у стены, оставив себе щель для обзора. Было жарко, пыльно и душно, но Бруне привык не щадить себя на службе.
Только успел Бруне прилечь поудобнее, как в светелку с девушками вернулась Герута. Они весело говорили о разных вещах, и княжна беззаботно смеялась над их шутками. Потом к ним вбежала Тордис, дочь Грима, и передала рассказанные ей отцом слова Харальда о том, что он пережил в роще Одина. Когда Тордис поведала им, чем заплатил сын Хельги за эти три ночи, девушки дружно заахали и заохали. Герута же приказала им всем замолчать. Но Бруне заметил из укрытия, что у дочери конунга слегка дрогнул голос, а рука будто смахнула соринку из глаза. Тут постучал воин стражи, и объявил, что Харальд стоит у дверей. Герута велела девушкам выйти из горницы и только одной Тордис остаться. Затем она воссела на расписанную яркими цветами скамью и позволила впустить Харальда.
Сын Хельги быстро вошел в ее горницу, но при взгляде на княжну будто замер. Солнце уже заходило над усадьбой Хрёрека конунга. И Герута на возвышении словно парила в золотом мареве его лучей, просеиваемых бычьим пузырем на оконце. Девушка показалась Харальду диво, как хороша. На ней были те же платье и запястья, что и в первый вечер их встречи. Волосы на голове были схвачены золотым обручем, а две светлые косы падали на высокую грудь. Пока Харальд стоял, сраженный ее красотой, Герута улыбалась, разрешая любоваться собой. Дочь конунга не сразу начала разговор, желая прежде вволю насладиться своей властью над воином. Но вот она ласково его приветствовала и справилась о здоровье.
Сын Хельги, которого бросало то в жар, то в холод, воскликнул:
– Никогда еще не было мне так хорошо. За эти дни и ночи случилось такое, о чем я прежде не мог и подумать. Но ничего прекраснее золотой девы в солнечных покоях я в жизни своей не видел. И скажу тебе все без утайки. Полюбилась ты мне, как воину битва, и не могу я жить без тебя, как струг без волны. Как увидел тебя, сразу понял, что между женами ни одна не сравнится с тобой. Не отвергай меня, пока не узнаешь, что мне можно верить, если ты еще не поняла этого.