Я была хорошей женой, но после развода буду плохой бывшей - стр. 27
Я прищуриваюсь сильнее, пытаясь разглядеть хоть трещинку в этом бронированном спокойствии. Нет. Она не признается. Никогда.
Она будет стоять до последнего, и часть во мне, та самая запутанная, израненная часть, что выросла под ее крышей, восхищается этим адским упрямством.
Даже чувствует какую-то исковерканную благодарность за годы этой лжи, ставшей моей реальностью. Но это ложь. Она врет.
Она лжет прямо сейчас, глядя мне в глаза, и даже под пытками не выдаст правду. Я это знаю. Знаю каждой клеткой своего уставшего, обманутого тела.
Вот тогда я и делаю это. Резким, почти неконтролируемым движением я подхватываю конверт с микроволновки. Бумага шелестит зловеще в моих потных ладонях. Я не бросаю его. Я кидаю. Со всей силы, с ненавистью, с отчаянием. Он с глухим шлепком приземляется прямо перед ней на стол, сбивая крошки печенья, задевая ее чашку с остывшим чаем. Листки внутри шевельнулись.
— И что это? — мама приподнимает бровь.
— Тест ДНК, — медленно проговариваю я. — Твой волосок, плюс мой волосок… и… — меня анчинает трясти, и я наклоняюсь в сторону мамы и выдыхаю каждое слово ей в лицо:
— Там черным по белому написано, что вероятность нашего с тобой родства — ноль целых, ноль десятых процента. Там доказательство того, что ты врала мне всю мою жизнь.
Я выпрямляюсь, чувствуя, как по спине катится капля пота.
— Ты мне не мать.
Я жду паники, а мама откусывает печенье и делает глоток чая:
— Боже, какой бред.
— Ты сейчас издеваешься? Посмотри на результаты теста! И скажи мне правду.
— Мира, а развод по тебе сильно ударил, — она отодвигает конверт в сторону двумя пальцами. — Может, тебе вместо обвинений в мою сторону, повыдирать волосы Божене, а?
Отправляет последний кусочек печень в рот, стряхивает крошки с пальцев и делает очередной маленький глоток чая, не спуская с меня мутного, но строго взгляда.
Ей наплевать на конверт.
Или она боится признать ложь, в которой жила сорок пять лет.
Или… она сейчас ради меня стоит на своем?
Настоящая мать не откажется от дочки, даже если та — результат измен отца?
— Ты меня никогда не любила…
Резко замолкаю, потому что мама резко и несдержанно выплескивает мне в лицо теплый чай. К щеке липнет листочек мяты. Замираю. Чай капает на стол, а глаза мамы прищуриваются до двух узких и злых щелочек:
— Я тебе жопу мыла, неблагодарная ты дрянь, — шипит с обидой, — и на несколько лет отказалась от длинных ногтей. И от колец, которые могли поцарапать твою нежную кожу! И кто же это тебя надоумил?
Мама медленно встает.
— Дай угадаю, — цедит он сквозь зубы, — уж не мамаша ли Павла? — придвигает стол к столу со зловещим скрежетом. — У самой муж гулял, ко мне вечно лез с сомнительными предложениями… — раздувает ноздри, а после лезет в сумочку за телефоном.
Она прикладывает его к уху и через секунд десять цедит в трубку:
— Паша, я созываю семейный совет. Если ты не проконтролируешь его, — поскрипывает зубами, — то я твоей матери все последние волосешки повыдираю. И, кстати, раз моя дочь будет на твоей свадьбе, то и я приду.
— Господи, мама… — шепчу я. — Ты просто можешь со мной честно поговорить…
— Да, и от Миры привет, — мама хмыкает, — с воздушным поцелуйчиком. Да, вот такая она кокетка у меня стала… и я… — рявкает в трубку, — найду нового мужа, который не позволит своей старой матери всякую ерунду про меня болтать! Как была твоя мать хамкой, так и осталась! Все, Паша! Я иду выдирать ей волосы! Она теперь мне не сватья! И цацкаться я с ней не буду! За все ваши двадцать пять лет брака она мне так надоела!