Вышитые кровью - стр. 8

– Красавчик не стал бы лупить тебя просто так. Значит, заслужила.

– Чем? – вяло возмутилась Лидди. – Я не сделала ничего другого.

– Не надо мне тут бабушку лохматить.

Женщина надавила на ребро, кожа вокруг которого была покрыта огромным синим пятном, и Лидди взвизгнула от боли.

– Не пищи, не сломано.

– Почему вы не можете вызвать моих родителей? Они во всём разберутся. Хаддерсфилд, Хай-стрит, 3.

– Мы с ними уже давно переговорили. Они сами здесь тебя оставили за долги. Как отработаешь, вернёшься хоть на Хэй, хоть на Хай, одевайся.

Еле перебирая руками, Лидди принялась натягивать на себя платье. Теплее от этого не стало. Сырость и холод успели пробраться под кожу, пока женщина ощупывала её ледяными руками. Кем она была и где они находились, Лидди понятия не имела. Всю ночь ей пришлось провести на жёсткой койке, кутаясь в покрытое грязью пальтишко и положив под голову школьный портфель. Казалось, всё это – лишь кошмар, навеянный страшными рассказами. Образы кружились в голове, словно мухи вокруг навозной кучи. А сил не оставалось ни плакать, ни открывать глаза. Но всё же пришлось. Встать, идти по коридору куда-то вглубь, раздеваться, причиняя каждым движением боль. Но сопротивляться нельзя, она это узнала этой ночью. Будешь вырываться – станет только хуже.

Женщина открыла железную дверь и повела Лидди вперед, в помещение с длинными столами. Деревянные лавки были забиты детьми, плотно сидящими друг к другу. Лидди примостилась сбоку. У самого краешка, где её уже ждала железная тарелка с молочной кашей синевато-серого оттенка. Однако есть совсем не хотелось. Её тошнило и перекручивало изнутри, потому что один из ночных ударов пришелся по животу. Она взяла ржаной хлеб, который оказался таким липким, что застревал на зубах и клеился к нёбу. Исполнившись отвращением, Лидди отложила тарелку и осмотрелась. Вокруг сидели дети примерно её возраста в серых робах. Сонные и потерянные. Но не такие потерянные, как она.

– Ты не будешь? – спросил сидящий слева мальчик с острыми, как спицы, локтями.

Лидди промычала. И мальчик забрал её тарелку себе.

– А где это мы?

– Где-то под Лидсом, – ответил он, быстро работая ложкой.

– А что это за место? Тюрьма?

– Своего рода, – мальчик хмыкнул, в три счета тарелка опустела так, что мыть не придётся. – Я Сэм.

– Лидди.

Прозвенел звонок, и все, как по команде, встали. Сдав миски на мойку, дети прошли в соседнее помещение, очень похожее на предыдущее со всё теми же рядами столов и скамеек. Когда все уселись, перед Лидди положили выкройки. «Будешь сегодня вырезать», – сказал седовласый смотритель с крысиными глазами. На вид ему было не больше, чем парням из кибитки, отчего Лидди сделала вывод, что поседел он не от старости.

Чик-чик. Из-под ножниц вышла кривая лапа. Чик-чик. Морда. Чик-чик. Брюхо будущего медведя. Только сшивали и набивали пухом их другие дети. Все работали без машинок, только руками, иглой и нитью, отчего в тесном помещении было тихо, как в гробу. Что же это, если не тюрьма? Фабрика? Только даже Лидди знала, что фабрики – это смог и трубы, запах масла и шум машин. Помещение же, в котором она находилась с другими детьми, больше напоминало старый склад. Сырой и тёмный. Такой же, как зимние ночи на севере королевства.

Слёзы стекали по щекам Лидди, но она боялась их стереть. Вдруг привлечёт внимание. Хотя скулить хотелось, как подстреленной собаке. Обидно до колик в животе. До шума в ушах. Лидди вспоминала лица похитителей и, скрежеща зубами, представляла, как отрезает им пальцы вместо текстиля. Лишь это помогало ей успокоиться. А под нос себе она шептала их приметы, что запомнила: «Шрам на левой щеке, косой глаз, рыжий». «Шрам на левой щеке, косой глаз, рыжий». Её не проведёшь: это они виноваты, не родители, в том, что она здесь оказалась. Женщина в фартуке – лгунья, не более. Потому что так не бывает.