Всю жизнь я верил только в электричество - стр. 64

– Ну да? Прямо  все подряд? В ней что, соли простой нет, а одни лекарства, какие только бывают? – не поверил я. Решил, что опять дядя шутит. Любитель он этого дела

  Дядя Вася посерьёзнел, посмотрел на меня с оттенком жалости и заключил:

– Вот ты, шкет, вроде умный. Книжки читаешь. А вот ты слышал про Мёртвое море? Народ со всего мира туда прётся. Там и грязи, и соль. Вот такая же! Вернее, та, которая у тебя под ногами, такая точно по составу как в Мёртвом море. Своя. Наша, казахстанская.  На вот бесплатно, бери сколько влезет. И черт знает куда мотаться нет нужды.

– А мы чёрт знает куда и мотаемся. Она же не во Владимировке лежит, соль эта! Тысячу с лишним километров отбарабанили как-никак. Не все ж сюда доберутся! – Я попробовал поднять пласт. Он оказался для меня неподъёмным. – А как ей вообще лечатся и почему она действует как лекарство?

– Вот приедем, баба Фрося тебе и расскажет всё. И полечит тебе что-нибудь.

Она компрессы из неё делает, в корыто её сыплет сколько надо, разводит водой. Это получается лечебная ванна. Соль морская, мертвая, высохшая, во- первых, как насос всю дрянь из тела высасывает. А во-вторых, имеет в себе все витамины и всякие удобрения для организма. Не знаю, как правильно сказать. Гадость она высасывает, а витамины с удобрениями, наоборот, из соли в тело переходят. Во! Ей и умываются, и растираются мокрым солёным полотенцем, компрессы на всё ставят, это я говорил. Раны заживают моментально, ожоги сходят сразу, гнойники, внутренние хвори всякие пропадают бесследно. И дышать такой солью полезно. Сердце выздоравливает, лёгкие и всё другое. Так что, это волшебное лекарство.  А наша соль, которая здесь, перед Каспием, не хуже. Может даже и получше будет.

После научной своей речи дядя Вася поморщился. Тут вышло так, что ни одного матюга ему некуда было воткнуть. Но он это перенес геройски, наковырял ещё кусков пять, разбил их монтировкой на средних размеров пластины, которые я аккуратно, один к одному, сложил в мешок. Дядя его завязал, вскинул на плечо и отнес в машину. Между кабиной и цистерной пристроил.

– Ну, ты, Славка, накатался уже. С вражеским грузовиком повоевал, да победил гада. Теперь садись пассажиром. Я поеду. Мало осталось. Сто километров.

Мы уселись по местам, дядя оглядел ещё раз соляной простор и сказал довольно:

– На год всем хватит того, что мы наколотили. А на тот год, живы будем – ещё наколотим.

Машина вздрогнула, малость пробуксовала на продавленном месте. Стояли-то долго. А после этого капот аж приподнялся! Так умело дорогой мой дядя взял резкий и быстрый старт. Сто километров после тысячи  пролетевших назад – это было уже не расстояние, а так. Тьфу – прогулка. Впереди было полтора часа ожидания конца маршрута и долгожданная встреча с морем, которое побольше и Арала, и Чёрного, с коровами, объедающимися деликатесным кормом, ну и, конечно, со всей нашей бригадой шоферов, пастухов, двоих мотористов, латающих мелкие и прочие ранки на движках и телах выносливых, как верблюды и лошади, наших автомобилей. Мы стремительно приближались к последнему на маршруте чуду, которое дарила

мне моя щедрая и прекрасная жизнь.

Проскочила и сгинула, как и не было её, пустошь, похоронившая под древней солью мифического моря всё живое. Мы выпрыгнули в прямом смысле, подброшенные незаметным трамплином-бугорком, на другую землю. Выглядело это так, будто в книжке с картинками просто перевернули страничку. На предыдущей рисунок был красивый, но однотонный, а на перевернутой – цветастый, пестрый, весёлый, от которого струилось вложенное художником радужное настроение. Всё вокруг нас снова стало живым. Летали птицы, которым нечего было носиться над гектарами соли, бегали грызуны разномастные от тушканчиков и полёвок до сурков и почти незаметных вдали осторожных шакалов. Росли не очень высокие, но пушистые деревья по-над дорогой и в степи, пахло снова полынью и сладостью синих цветов, растущих из большой колючей головки. Все запахи без разбора слабый встречный ветер забрасывал к нам в кабину. И они обосновались в ней как дома, не желая опять вываливаться в степь. Я смотрел по сторонам,  мысленно ловил застывших высоко беркутов, гладил их мысленно и выпускал обратно, в середину неба. Я вглядывался в маленькие голубые озерца, надеясь увидеть и в них что-нибудь чудесное вроде фламинго. Но озера крохотные, наверное, не устраивали никаких птиц. Они быстро убегали назад и разглядеть я успевал только выпрыгивающих зачем-то на свежий воздух серебристых рыбок. Они взлетали над тихой водой головой вверх и падали обратно вниз хвостом. Трава зеленела с каждым километром, меняла цвет земля. Из серой на большей части степи она превращалась в черную с коричневым оттенком и рождала какие-то совсем неизвестные травы, которых и не видел нигде. Это были тонкие былинки, плотно прижимающиеся друг к другу, а на верхушке каждой красовался розовый шарик с мелкими красными, желтыми и голубыми листиками, торчавшими как вихры первоклассников в разные стороны.