Всю жизнь я верил только в электричество - стр. 46
– Это саксаулы, – крикнул мне дядя. – Черные и белые. Так их называют. Сейчас не цветут уже, а когда весной проезжаешь мимо, пахнут цветы саксаула как духи. Розовые и сиреневые мелкие цветочки пучками висят на концах веток. Я потрогал ствол черного саксаула. Он был гладкий, бугристый и прохладный. Что меня очень удивило – от саксаула на земле не было тени при очень ярком солнце. Вообще.
– А тень куда делась?– крикнул я.
– Вот саксаул – одно единственное дерево на Земле, или куст, не знаю точно, которое тени не дает. Чудо природы. И никто не знает почему. – Дядя Вася шел за мной, внимательно оглядывая по сторонам такыры. – А! Нашел! Иди ко мне.
Я, осторожно прыгая через трещины земные, подбежал к нему.
– Блин!– мотнул дядя головой и рукой махнул на меня. – Я тебе говорил: по пустыне не бегай. Наступишь на кого-нибудь, потом хорони тебя, шкета малолетнего. Вон, гляди: круглоголовка такырная. Ящерица. Серая, маленькая. Вон сидит, возле крайнего саксаула. Надо тихонько подойти сбоку, чтоб не спугнуть
. И у нас получилось. У ящерицы была, действительно, круглая головка с маленькими глазками. Сама она была такого же грязно-серого цвета как такыр, но живот и низ хвоста выделялся матовым почти белым цветом. И, что меня удивило, по всей спине у ящерицы торчали шипы. Толстенькие бугорки, заостренные вверху.
– Острые шипы? – спросил я.
– Не трогал, – засмеялся дядя Вася. – Но природа зря ничего не делает. Наверное, не всем удается её сожрать. Кому-то шипы не по зубам будут.
Я ещё раз внимательно изучил ящерицу, чтобы запомнить, и мы пошли искать каракурта или фалангу. Ходили бестолку минут десять, встретили по пути маленькую черепашку, названия которой дядя мой не знал, но сказал, что тут их много. И наконец нам повезло.
– Стоять! – дядя взял меня за плечи и прижал к земле. – Вот теперь стой и не шевелись. Смотри прямо на конец моего пальца.
Он приставил свой указательный сверху к моему носу и вместе с пальцем рукой повернул мою голову вправо и вниз.
– Гляди внимательно метров на пять вперед и вниз. – Он перешел на шепот. – Вот этот желтый с серым пузом паук и есть фаланга.
И я её увидел. Бесформенный, толстобрюхий, песочного цвета паук с длинными, высоко изогнутыми над телом волосатыми крепкими желтыми ногами, сидел, раскрыв некрасивый слизистый рот. Собственно, и не рот это был, а широко раздвоенный коричневый клюв. На верхней и нижней частях этого загнутого внутрь клюва торчали по два треугольных, тоже искривленных зуба. Круглое как яйцо тело этой «красотки» опоясывалось пятью вдавленными темными кольцами.
– Что это за кольца, зачем? – прошептал я.
Дядя Вася, не снимая рук с плеч моих, так же тихо ответил, что всё тело у фаланги – сплошной крепкий панцирь. И что раздавить её на почве даже ногой просто невозможно.
– Хоть и без яда, но самый зверский паук на свете. Ничего и никого не боится. В драку лезет первым даже на человека, не говоря уж о животных. Быстро бегает. Догонит кого угодно. И прыгает на метр вверх. Кусает больно и со слюной заносит все инфекции и микробы. Ну, от жратвы своей, оставшейся гнить во рту. Вот эти микробы и до смерти довести могут, если к врачу не успеешь добежать.
Дядя Вася, не убирая рук с меня, стал медленно пятиться назад, уходя подальше от фаланги. Потом уже отпустил меня и сказал, что больше тут мы до вечера ничего не увидим интересного, а ждать нельзя. Ехать надо.