Все прелести Технократии - стр. 49
Он обратился к Рудольфу, соотнося пульсирующий бугор и картинку: и чего тут было стыдиться? Давай, рассказывай, как их совмещать, чтобы вылечиться? Серая пелена в голове вдруг приобрела какой-то странный, розоватый оттенок. С чего бы это?
Ох! Барок как-то неудачно повернулся, бугор зацепился за штаны, и все мысли разом превратились в одно-единственное всеобъемлющее желание разрешить эту проблему раз и навсегда. Любым путем. Барок налился дурной кровью: соседушка, родной, не дай погибнуть, куда идти-то?
В тоне Рудольфа промелькнуло что-то странное, подозрительное. Как будто он замыслил какую-то гадость. Интонации были сродни тому, как он пытался добраться до ком-центра. В другое бы время Барок врезал бы ему от души за такие фокусы, но сейчас ему было не до того. Да и не до чего вообще. Все его естество превратилось в огромный пульсирующий бугор между ног. Ну и таблеточки, детос тагоч ….
Рудольф все же решился. Поданная информация все так же имела четкие рамки, за которыми пряталось еще много других знаний и эмоций, но сейчас она была хотя бы определенной. В голове Барока возникли вполне конкретные образ и адрес бара, куда вечерами приходят те самые женщины, пригодные для успокоения бунтующего бугра. Рудольф даже расслабился настолько, что не удержал одну, особенно яркую (видно сильно его зацепившую в свое время) эмоцию, и перед глазами Барока встало лицо женщины. Не такое гладкое, как на картинках, да и постарше, но довольно симпатичное. Рудольф тут же спохватился, потянул лицо женщины на себя, но было поздно. Барок уже схватился за конкретику и отпускать не собирался. Использовать сейчас, впрочем, тоже: он уже со всех ног летел к ангару, где еще нужно было раскочегаривать двигатели бота. До бара, по оценкам Рудольфа, лететь было минут тридцать. Бегущий Барок изо всех сил таращил глаза и стискивал челюсти: детос тагоч, только бы не сдохнуть. Какие уж тут личные воспоминания «соседа»….
Полет оказался еще более изощренной пыткой. Почти неподвижно сидеть на одном месте, чувствуя каждую вспышку в пульсирующем бугре было невыносимо. Через двадцать пять минут Барока вполне можно было помещать в дома, где лечат, как подсказывала память Рудольфа, людей с серьезными нарушениями психики. Сумасшествие, накачанное бугром, стало настолько навязчивым, что перепугался даже сам Рудольф. Ироничное тихое хихиканье, регулярно доносившееся с его стороны в начале полета, сменилось вполне конкретными объяснениями и инструкциями, как и когда себя правильно вести. И все бы было хорошо, но «любезный сосед» опоздал. Все это весьма и весьма пригодилось бы Бароку еще минут пятнадцать назад. А теперь было поздно. Из объяснений Рудольфа Барок уяснил, какие именно движения нужно делать, когда он, наконец, доберется до конкретной, живой женщины, и на этом емкость его сознания закончилась. Весь остальной лепет все сильнее осознающего масштабы грядущего бедствия Рудольфа соскальзывал с остекленевшего взгляда Барока, бесследно растворяясь в проносящейся за стеклами бота ночи. К моменту прибытия в бар Рудольф уже почти кричал, будучи готов поделиться вообще любой информацией с летящим вперед Бароком, но того было уже не остановить.
Конец ознакомительного фрагмента.