Все прекрасное – ужасно, все ужасное – прекрасно. Этюды о художниках и живописи - стр. 4

Печенье «мадлен»…

И запахи… и звуки… и серый свет…

И гусиная кожа…

Как первый кадр из фильма Алексея Германа «Хрусталев, машину!».

Рогинский пользуется боннаровской манерой и изысканным боннаровским жемчужно-серым не для изображения эстетских сумерек в будуарах и садах, а для воспроизведения «бесцветного». Протокольного. Бытового. Банального. Общих мест.

У Рогинского даже идеологическое изображается как бытовое. Например, на картине «Планирование – основа производства и экономики», соседствующей с «Несмотря на обильный снег…».

Не шорох жизни. Ее анемия.

Название одной из картин «Сидят и стоят» может служить метафорой для всего позднего периода Рогинского.

Художника не интересует даже пресловутый «маленький человек». Он изображает не людей. И не толпу. А народонаселение. Массу.

«Сидят и стоят» – вот и все. Вся информация. В сравнении с «СИДЯТ И СТОЯТ» «МАРЬ ИВАНОВНА, У ВАС КИПИТ» – захватывающий готический роман.

Не кич, конечно: кич – выразителен.

И не «В ожидании Годо» (название другой картины Рогинского). У Гого и Диди есть порывы. Им есть чего-кого «ждать».

Мумифицированная жизнь.

Слайд-фильм. Окаменевшие фигуры.

Вояж в прошлое? Путешествие в город мертвых.

В НЕЗАБЫТОЕ.

Картины-стоп-кадры.

На полотнах-стоп-кадрах Паоло Уччелло или Пьеро делла Франческо также «движенья нет – лишь остановлено мгновенье». Для чего или для кого остановили великие судьбоносные мгновенья итальянские мастера? Для НЕБЕС! Чтобы оттуда было видно. Театр памяти для эмпирей. Исход битвы Константина с Максенцием, изображенной Пьеро делла Франческо в Большой капелле святого Франциска в Ареццо, был предначертан на небесах. Для небес и трудился художник.

И «СИМ ПОБЕДИШЕ».

Величие замысла!

А что? В наше время великие замыслы дискредитированы?

Похоже, прозрачное небо итальянского Возрождения затянулось московской серой мутью Рогинского. И ныне с небес взирают на иные миры.

Ни любви, ни ненависти. Ни прочих чувств. Констатация. И все же… ностальгическая констатация. Неравнодушная безучастность. С одной стороны, лишенный чувств и эмоций сухой бухгалтерский список, перечень протокольных сцен. Скучная бытовуха. Вроде бы мухи должны дохнуть. Но они, мухи, удивительным образом не дохнут.

Так же как и Олег Васильев, Рогинский многие годы прожил в эмиграции. У обоих главный мотив творчества – Россия. У обоих двойное, мерцающее, особое зрение. Особая оптика. Особый фокус. Они и здесь, и там: «Глазом припав к микроскопу, ученый микроб изучает; делает то же микроб, глядя с другого конца».

Оба, обладая абсолютным зрением-слухом, явили нам, каждый по-своему, один из образов многоликой России.

И не только.

Тексты в картинах написаны бытовым шрифтом и не вступают в конфликт с изображением. Текст лишь констатирует ситуацию. Иногда озвучивает фрагмент разговора или песни.

Позиция автора пассивна. Художник боится потревожить произошедшее.

Будущее не должно вторгаться в прошлое.

Ибо последствия непредсказуемы.

Свою жизнь Дмитрий Лион делил между занятием искусством и игрой в шахматы. В Москве хаживал в шахматный клуб в саду «Эрмитаж», а когда под конец жизни добрался до Парижа – в шахматный клуб в Люксембургском саду.

Появлялся Митя неизменно в сопровождении молоденькой красавицы, художницы Кати Коронцевич. К Кате обращался исключительно на «вы».