Все люди смертны - стр. 25

– Это ее рассказ Терамена[2]. Надо, чтобы она выложила это всем моим друзьям. Впрочем, в этой истории нет ничего чудесного. Анни настроена романтично, не стоит верить всему, что она выдумывает.

У Анни на глаза навернулись слезы. Но Регина сделала вид, что не заметила этого, она с удовлетворением подумала: «Я заставлю тебя плакать взаправду».

– Я вернулась пешком, – непринужденно заметила она. – Такая хорошая погода! Фоска, знаете, что я решила? Давайте съездим в деревню между двумя представлениями «Розалинды».

– Хорошая мысль, – сказал Фоска, с благодушным видом поедавший один блин за другим.

– Вы возьмете меня с собой? – спросила Анни.

Регина ждала этого вопроса.

– Нет, – ответила она. – Я хочу провести несколько дней наедине с Фоской. Мне тоже хочется поведать ему свои истории.

– Но почему? – спросила Анни. – Я вам не помешаю. Прежде я сопровождала вас повсюду, и вы говорили, что я вам вовсе не помеха.

– Прежде – возможно, – сказала Регина.

– Но что я сделала? – прорыдала Анни. – Почему вы так суровы со мной? За что вы меня наказываете?

– Не ребячься, – сказала Регина. – В твои годы это тебе не к лицу. Я не наказываю тебя. Мне просто не хочется брать тебя с собой, вот и все.

– Злюка! – сказала Анни. – Злюка!

– Слезами ты не заставишь меня переменить решение. Тебе не идет плакать. – Регина, с сожалением посмотрев на блины, добавила: – Пойду спать.

– Злюка! Злюка!

Анни обхватила голову руками и зарыдала.

Регина вошла в спальню, сняла пальто и принялась расчесывать волосы. Он остался с ней! Он утешает ее! – думала она. Ей хотелось растоптать Анни.

Она уже легла, когда Фоска постучал в дверь.

– Войдите.

Он подошел к ней, улыбаясь.

– Не стоило торопиться, – сказала она. – Вы хоть успели доесть блины?

– Простите меня, – сказал Фоска. – Я не мог оставить Анни в таком отчаянии.

– Она щедра на слезы. – Регина усмехнулась. – Она, разумеется, все вам рассказала: и как она была кассиршей в театральном буфете, и о моем явлении – цыганка с повязкой на глазу.

Фоска уселся в изножье кровати.

– Не надо с ней так, – сказал он. – Она тоже пытается существовать.

– Она тоже?

– Мы все пытаемся.

И в этот момент она вновь уловила в его глазах выражение, так напугавшее ее в саду отеля.

– Вы осуждаете меня? – спросила она.

– Я вас никогда не осуждаю.

– Вы считаете, что я злая? – Она с вызовом взглянула на Фоску. – Это правда, я не люблю чужого счастья, и мне нравится дать всем почувствовать мою власть. Анни не мешает мне; я из вредности не беру ее с собой.

– Понимаю. – Он ласково поглядел на нее.

Регина предпочла бы, чтобы он смотрел на нее с ужасом, как Роже.

– Все-таки вы добрый, – заметила она.

Он неопределенно пожал плечами, и она быстро взглянула на него. Что можно было сказать о нем? Он не скупой и не щедрый, не храбрый и не боязливый, не злой и не добрый; в его присутствии все слова утрачивали смысл. Казалось невероятным, что его волосам и глазам вообще присущ определенный цвет.

– Провести вечер, переворачивая блины с Анни, недостойно вас! – выпалила она.

Он улыбнулся:

– Блины были вкусные.

– Могли бы найти занятие получше.

– Какое же?

– Вы еще не написали первую сцену моей пьесы.

– Ну, сегодня вечером не было настроения, – сказал он.

– Могли бы читать: я столько книг для вас отобрала…

– Там рассказывается одна и та же история, – заметил он.