Время одуванчиков. Рукопись из генизы - стр. 31
– Так часто бывает. Почему-то люди не пытаются критически осмысливать свои убеждения. Иначе они понимали бы, что это всего лишь тени реальности, созданной Богом.
– Именно так. А что касается Беллармина, то для своего времени он был действительно выдающимся человеком. Он богослов и духовный писатель, поэт и проповедник. Я думаю, у тебя еще будет возможность изучить поближе его личность. По-моему, у вас даже в программе по истории Церкви будет материал. Впрочем, и про Бруно тоже. Так что ты сможешь сделать свои собственные выводы об этих людях…
А на другой день они снова гуляли по улицам и площадям и добрались до Кампо деи Фиоре, площади Цветов. И Иван Иванович, улыбаясь, показал на потемневший от времени бронзовый памятник в центре.
– Видишь, Ноланца тоже помнят. Никто не забыт… Кстати, автор памятника, скульптор Эттори Феррари, был Великим мастером масонской ложи Великий восток Италии Древнего и принятого шотландского устава. Так что идеи Бруно вполне себе живы и даже развиваются.
После церкви Янка забежала в лавку – дома почти закончился кофе и сахар, надо было пополнить запасы. Она не удержалась и купила еще пару шоколадок, хотя обычно старалась как-то не очень налегать на сладкое. Продавец, видя ее колебания, широко улыбнулся и махнул рукой.
– На вашем месте, синьорина, я бы даже не беспокоился…
Улица, где она жила, находилась чуть в стороне от туристических маршрутов, и здесь было уже совсем темно. В нескольких окнах горел свет, да пара тусклых фонарей освещала узкий тупик между домами. Но Янка знала здесь каждую трещину на асфальте, и вполне свободно ориентировалась даже в темноте. Она уже переложила пакет в левую руку и взялась за дверную ручку, как даже не то чтобы увидела, а буквально почувствовала сзади какое-то движение. Янка дернулась, чтобы обернуться, но вдруг раздался сильный треск электрошокера, и шею пронзила резкая боль. Янка вскрикнула и потеряла сознание.
16. Низвицкий
Ему ужасно не хотелось открывать глаза. Приятная легкость во всем теле и полное отсутствие боли в голове создавали теплое состояние покоя, которое Низвицкий боялся потерять. Койка с тощим больничным матрасом казалась ему сейчас самым надежным убежищем, перед которым отступил ворох проблем, больше похожий на ощетинившегося ежа.
Сегодня Низвицкий долго лежал под капельницей, ему делали кардиограмму и томографию, и уже в конце дня перевели в небольшую двухместную палату, где он просто провалился в глубокий сон. Сосед, сухонький старичок с белой эспаньолкой, пытался разбудить его на ужин, но Низвицкий только отмахнулся и спал дальше.
Но когда за окном день сменился синими сумерками, Низвицкий почувствовал, что спасительный сон отступает. Он пытался цепляться за его обрывки, надеясь еще поспать, но мозг уже включился в реальность, и, тяжело вздохнув, Низвицкий окончательно проснулся и открыл глаза.
Взгляд уперся в белую стену, выкрашенную масляной краской, на которую падал свет из коридора сквозь квадратное окно над дверью. И Низвицкий почему-то подумал, что это хороший символ для всей его ситуации – стена, тупик, дальше идти некуда. Но в то же время, присутствует маленький положительный момент, что эта стена не мрачная кирпичная, возле которой может прозвучать только выстрел в затылок, а, стало быть, есть надежда на избавление.