Время одуванчиков - стр. 31
– Брат, мы видим одни и те же проблемы, но делаем противоположные выводы. Я думаю, у каждого человека свои отношения с Творцом и это только их отношения. Никто со стороны не может вмешиваться в них. А ты думаешь, что вправе давать им оценку, судить их и перекраивать этот мир под свое понимание.
– Я не согласен с тобой, Лонгин. Когда-то я действительно считал мудрость абсолютным добром и целью всех устремлений. Но понял, что, если бы человек стал совершенно мудрым и полностью избавился от невежества, эта мудрость разрушила бы его. И невежество дает возможность поддерживать существование. Оно чередуется с мудростью, как день и ночь, и дополняет друг друга.
Светлицкий немного помолчал и продолжил:
– Но баланс давно нарушился, ночь почти не прекращается, а редкие проблески дня воспринимаются как легенда. Изменить это можно только уничтожив ночь. Потому что тогда взойдет новая заря и наступит новый день, и новый мир будет именно такой, каким его создал Мастер.
– Ты действительно думаешь, что эти жезлы помогут исправить мир?
– Так написано в Книге Разиэля. В них скрыта энергия Мастера. И я соберу все три вместе.
– Анри, я думаю, в твоей музыке есть фальшивая нота, а ты сам ее не слышишь. Энергия Мастера может преобразить твою Вселенную, а остальной мир оставь ему самому. Это его творение, мы призваны помогать, а не переделывать на свой лад.
– Лонгин, брат, пойми, Мастер спит. Мы должны его разбудить. В этом наше призвание…
Они разошлись без злобы, крепко обнявшись на прощание. Даже если Лонгин не хотел принять его образ мыслей, он не переставал быть его братом, другом, сотаинником. Просто ему не дано было услышать откровение об истинном предназначении Первого круга.
Сейчас все должен решить звонок Кренделя, но как раз его и не было. Забранное вертикальными жалюзи окно уже посветлело, ранний весенний рассвет вставал над городом. Светлицкий чувствовал, как растет внутреннее напряжение. Если Крендель не выходит на связь, то, возможно, поиски еще не закончились. Оставалось только ждать.
С Кренделем они познакомились лет восемь назад в Крыму у подножия Карадага. Крендель был из иудеев-крымчаков, но от древней веры своих предков у него остался такой винегрет, в котором не разобрался бы и сам Мастер. В нем отлично уживались Тора и Тор, Вальхалла и Гадес, а к ним примешивались исламские мотивы. В начале восьмидесятых Крендель полтора года провел в Афганистане, но из его путаных рассказов не всегда было понятно, на чьей стороне он воевал – иногда даже закрадывалось подозрение, что он просто ходил с караванами контрабандистов.
Крендель безошибочно узнал в высоком седом путешественнике не праздного туриста, а посвященного, который точно знал свою цель. И предложил свои услуги проводника, взявшись провести к месту силы на вершине горы.
Карадаг во все времена притягивал знающих людей. Не зря его объявили заповедником, чтобы отсечь потоки туристов. Тот, кто не ощупывает в темноте хобот или уши, знает, что Карадаг – это последнее пристанище Гермеса Трисмегиста, Трижды Величайшего.
Труды Гермеса, или Меркурия, как его называли в Риме, были хорошо известны на заре христианства. На них ссылались и блаженный Августин, и Климент Александрийский. А в средние века трактаты Гермеса были настольными книгами всех алхимиков и магов – в них подробно объяснялось устройство мира духов и способы взаимодействия с ними. Мусульмане знают Гермеса как пророка Идриса.