Время красного дракона - стр. 53
– Не случайно вы побывали в концлагере, товарищ предсказатель. Полагаю, что освободили вас по ошибке, – честно высказал свое отношение к Трубочисту секретарь горкома партии.
– Гейнеман выхлопотал ему освобождение, – сказал Завенягин.
Трубочист глянул на Ломинадзе страдальчески, жалея его. И взгляд этот запомнился, жег сердце недели две. Бесо, соглашаясь с письмом Мартемьяна Рютина, не мог допустить даже мысли о какой-то вине Ленина за все, что творили Коба и его клика.
За окном буйствовал снегопад. Ломинадзе ждал машину. Шофер Миша Копылов уехал на заправку, намеревался заменить свечи и аккумулятор. Надо срочно выезжать в Челябинск. И с утра позвонил Рафаэль Хитаров:
– Привет, Бесо! Мне предложили переезд в Магнитку, на твое место. А тебя куда направляют? В Москву?
Ломинадзе был обеспокоен звонком друга. Как же так? В Магнитогорске никто не знает, что будет новый секретарь горкома. Второй звонок был еще тревожнее. Секретарь обкома партии Рындин даже не поздоровался:
– Виссарион? Срочно выезжай ко мне, на машине…
– Но у нас непогодь, снегопад. Мы не пробьемся, наверно, на автомашине.
Голос Рындина зазвучал резко, грубо:
– Не занимайся демагогией, выезжай немедленно!
Ломинадзе решил позвонить Серго Орджоникидзе, но секретарша долго не могла соединиться с Москвой, связь не работала. Возле горкома маячил в белом полушубке лейтенант Груздев. Что ему тут надо? Связаться с Москвой все-таки удалось:
– Алло! Серго? Здравствуй!
– Здравствуй, здравствуй, Бесо.
– Серго, мне звонил Хитаров, его направляют на мое место.
– Знаю, знаю, Бесо.
– А у вас какие новости, Серго?
– Новостей никаких нет. Правда, у Генриха фальшивка какая-то появилась… якобы с твоими пометками. Манифест Мартемьяна Рютина. Чепуха, должно быть, не верю.
– А как твое здоровье, Серго?
– Что-то СЕРДЦЕ ПОБАЛИВАЕТ, – ответил Орджоникидзе дрогнувшим голосом.
– Прощай, Серго! Не поминай лихом!
– Я тебя обнимаю, Бесо!
Связь с Москвой на этом оборвалась. Ломинадзе понял, что его арестуют в Челябинске. Бесо не страшился ни пыток, ни смерти. Он боялся одного: клейма предателя, врага народа. И думал он о Нино, о маленьком сыне – Сережке. Безусловно, что они пострадают. Жену упрячут в концлагерь, сына сдадут в детдом. А если опередить палачей – застрелиться? Никто ведь пока не объявил его врагом народа. Мертвые сраму не имут, мертвых не судят. Можно спасти таким образом и жену, и сына.
Ломинадзе открыл сейф, взял с нижней полки коньяк, с верхней – браунинг. Бутылку с коньяком сунул в портфель, браунинг – в карман пиджака. И вздрогнул, когда открылась дверь кабинета. Полагал – появится лейтенант Груздев, а может и сам Придорогин. Но вошла буфетчица.
– Виссарион Виссарионыч, испечь вам оладушки к обеду?
– Не надо, Фрося, спасибо. Я уезжаю в Челябинск, жду машину.
– Ваш Миша у меня сидит, кушает. Машину он заправил, отремонтировал. И вы бы перед дальним путем покушали.
– Спасибо, Фросенька, не хочу. Садись, поговори со мной, пока Михаил обедает. Как у тебя дела? Жених выздоровел?
– Нет, в больнице Аркаша. Но уже поправляется, в память приходит.
– Хорошая вы девушка, Фрося.
– Отчего же мне быть плохой?
– Прости меня, если обижал.
– Нет уж, вы меня извиняйте, Виссарион Виссарионыч.
– За что мне тебя извинять, Фросенька?
– Так ить я стащила тогда с банкету каральку колбасы, вас подвела.