Время Энджи - стр. 12

– Тогда получается, что ты у него, ну типа, вещи украл, – трагическим шепотом продолжил Эгер.

Ника бросило в жар, еда сделалась горькой.

– И мне почему-то кажется, что ему это не понравилось, – нашептывал друг. – Мне бы вот точно не понравилось, если бы кто-то вломился ко мне в комнату и стыбзил мой любимый черный шар, пуговицы, бутылочку с порошком, нужную запчасть от домашнего робота, красивый брелок, ручки от шкафа и уголки. Понимаешь? Как ему теперь без всего этого жить?

Никита живо представил, как кто-то ворует его собственные вещи. Вспомнил, что он сам осуждал воровство, обещая самому себе и маме, что никогда до такого не скатится. И вот на тебе – скатился. Он почувствовал, как кровь приливает к лицу и загораются от стыда щеки. Эгер этого не заметил, фонарик его светил в другую сторону, а сам он увлёкся развитием собственных предположений:

– Тогда весь этот шум, происходил потому, что разозлившийся прежний пытался найти ненавистных воришек. Обшаривал ближайшие пластики, бродил по туннелям, гремел там типа всякими своими устройствами, отстреливался от назойливых псевд. Может быть, эти твари его даже схватили, ну типа поймали и успели покусать, но он от них такой вырвался. Да еще и раненый, – с печальным вздохом закончил Эгер. – Представляешь, как он после всего этого озверел?

Никита сглотнул, и, переводя дыхание, едва слышно произнёс:

– У меня всё с собой… мы же отдадим, если что.

– Думаешь, он тебя простит? – хмыкнул друг. – После всего, что с ним случилось? Наверняка, если он заблокировал дверь, у него было и оружие. У многих прежних, я точно знаю, было оружие… а у них такое оружие – вжик и всё – ты кучка пепла.

– Тихо, – перебил его Никита. Ему показалось, что впереди что-то ухнуло.

Фонарики повернулись в сторону туннеля, свет разлетелся по стенам, оставляя посередине глухую черноту. Затаили дыхание, подождали.

– Короче, – Никита взял себя в руки, – история страшная, я испугался, пошли дальше.

Эгер молчал. Фонарик выхватил его лицо, сверкнули глаза, сжатые губы, и дрожащие ноздри.

– Пойдём, – ответил он, не моргая.

– Не волнуйся, Эха. Если что, у меня все вещи с собой, – повторил Никита, опуская фонарик.

Эгер не ответил.

У «пятнашки» свернули, сверились с аккуратными отметками Миши в карте. Никита всматривался в черноту, с каждым шагом убеждаясь, что света впереди нет. Сам тупик теперь не выглядел таким заброшенным и пыльным, как прежде. Пластик был разбросан шире, а дверь оказалась открыта и заблокирована грубым металлическим клином, вбитым у основания её механизма. Пол исцарапан. Шкафы открыты. Пусты.

Пятна света от фонариков метались по отсеку словно сироты, не находя ничего, что могло бы отозваться на их яркий луч отблеском интересной находки. Отсек был выпотрошен до предела, и теперь напоминал рваную промасленную обёртку от съеденного бутерброда. Никита сам не заметил, как зубы его сжались. Обидно, до ужаса обидно, в горле встал комок. Еще немного и от отчаяния выступят слёзы.

– Да не вой ты так, услышат, – прошептал ему Эгер.

У Никиты подкосились ноги, он опустился на колени. Из отсека вынесли всё, и ловить здесь больше нечего.

– Ник, Ник, – из соседней комнаты раздался возбужденный шепот друга, – иди сюда!

Никита вскочил и в три прыжка очутился рядом. Его лицо вытянулось от удивления, глаза полезли на лоб. Вдохнув, он никак не мог выдохнуть.