Возвращение Орла. Том 1 - стр. 75

– Ну, тут тебе видней. А во-вторых, твой эксперимент некорректен в принципе.

– Почему это?

– У тебя, Мендель, выборка хромает. Наловил бескрылых мух и вывел закон: все мухи бескрылы.

– То есть?

– Да не общался бы ты со стервами.

– Стервы слаще.

– Если идеалы с одеялами путать, конечно.

– Смотри, какая частица плывёт! Звезда… вот бы на меня упала!

– Ты альбедо[9] с либидо-то не путай.

– Да ты посмотри, буквоед, какая амплитуда! – электрик Африка в ядерных терминах был не силён.

– Ты бы с ней когезию[10] устроил!

– Не скажу за когезию, но анод зашевелился.

– Ан уд? Ты ничего не перепутал?

– Уд, уд. У этаких длиннющих, Сеня, м-м-м.

– Апертурка[11]? Да, апостильбная[12] звёздочка.

– В постель бы, да… не в палатку же.

– Ты как только женщину видишь, у тебя в мозгу сингулярность наступает.

– Всё вы, умные, умничаете! Что такое сингулярность?

– Это…

– Помолчи, лучше тебя знаю: это такой длинноногий шарм в короткой юбочке, каблуки-шпильки, востренькие, глаза такие голубые, что аж синие, и обязательно в окулярах, очках то есть. И ты с ней регулярно. Син-гу-лярность.

– А почему в очках?

– Так сингулярность же…

– Вся физика из баб! У тебя что, каждый термин в юбке?

– Скорее – без.

– Ну, например… аберрация[13].

– Это стерва ещё та, с ней ухо держи востро.

– Почему ухо?

– Ну, в смысле, глаз да глаз. Крашеная блондинка, даже не крашеная, а выбеленная, под седину, ни слова правды, а когда кончает, всегда цинично матерится, стерва, одним словом.

– Ладно, а что ты скажешь… – Семён выуживал из своего физического багажа словечко позаковыристей, – про… про брахистохрону[14]?

– О-у! – Африка закатил глаза. – Мулатка из индийского публичного дома, по сути набожная, но при этом любит яростную групповуху с двумя приезжими мачо. Обязательно предохраняться, а то какую-нибудь спирохету перенесёт.

– Гладко у тебя выходит.

Друзья рассмеялись.

С разрушенной колокольни с шумом сорвалась стая ворон. Звезда, волнующе качая бёдрами, проплыла обратно.

– Мне иногда кажется, – неуверенно проговорил Африка, – что Бог – это женщина.

Семён посмотрел на него с прискорбием.

– Нет, ты мне всё-таки разъясни, как можно с Богом на устах бабу в кустах? Дождался бы, пока станешь импотентом по старости, потом уж и к Богу. Ведь что-нибудь одно: или Бог или грех.

– Не завидуй. Ничего ты в религии не понимаешь, – осмелел против недавнего своего религиозного наставника Африка, – религия – это же связь по определению, сам говорил. То есть всё в линию.

– А я думаю, – продолжал доставать Африку Семён, – что у тебя не связь, а договор: ты молись на меня, а я тебя, если что, прикрою, греши. Скажи честно, Жень, когда зонд свой в грешную плоть запускаешь, надеешься, что Бог отмажет?

– От греха?

– Ну, хотя бы от триппера…

– Не надеюсь – верю, – спокойно ответил Африка и хрустнул сухариком.

– Поехали, Казанова!

И Африка поддал газу.

Мы потомки очень непростых людей…

Э. Лимонов

На косе, когда подъехали Семён с Африкой, аврал был в разгаре. Одновременно в угаре. Вырвавшиеся из подвалов и изрядно по этому поводу выпившие физики, как и все вырвавшиеся и изрядно выпившие, были похожи на потерявших скафандры инопланетян, одуревших и одновременно счастливых от кислородно-азотного избытка, но, даже одуревшие, они делали своё дело. От этого ли общего копошения, оттого ли, что дурацкая беспричинная