Возвращение - стр. 9

Увы, родители так и не увидели, как я получаю диплом. Я стараюсь поменьше думать о той авиакатастрофе и не люблю о ней рассказывать. Обычно собеседники не знают, что сказать. Беседа затухает, а я жалею, что вообще открыл рот.

Но порой я задумываюсь: может, я просто говорю не с теми людьми? И есть ли на свете «те люди» – которые проявят участие? Одно скажу вам точно: жизнь никогда не идет по намеченному плану.

Я знаю, о чем вы, наверное, подумали: с чего бы парню, который два с половиной года пребывал в умственном и эмоциональном раздрае, становиться психиатром? Способен ли он кому-то помочь, если даже со своими тараканами не разобрался?

Хорошие вопросы. Что касается ответов… Черт, я и сам тогда не знал. Сомневался, что кого-то вылечу. Тем не менее мои возможности были ограничены. С карьерой хирурга я попрощался навсегда – из-за частичной слепоты, нехватки пальцев и прочего, – а семейным врачом или терапевтом работать не хотел.

И все же я скучал по хирургической практике. Скучал по обработке рук перед операцией: по тому, какой шершавой делалась кожа, по скрипу резиновых перчаток; я любил восстанавливать кости, связки и сухожилия, любил уверенность в каждом движении.

Однажды в Кандагаре паренек лет двенадцати раздробил коленную чашечку, упав с крыши, и местные медики так неумело его прооперировали, что бедняга едва ковылял. Мне пришлось заново восстанавливать ему колено, а через полгода он сам прибежал ко мне на осмотр. В тот миг меня охватила радость: я все исправил, вернул мальчугана к нормальной жизни. Я спрашивал себя, принесет ли такие же чувства работа психиатром? Можно ли окончательно вылечить болезни психики?

Жизни свойственны крутые повороты, и на разных этапах пути наши мечты и надежды меняются. Вчера доктор Боуэн – я с ним беседую по скайпу каждый понедельник – сказал, что люди – творения незавершенные. Я размышлял об этом, стоя вечером у гриля и слушая мурлыканье радио. Садилось солнце, озаряя многоцветное небо. Я перевернул стриплойн-стейк[7], который приобрел в мясной лавке на другом конце города. На кухне меня дожидались ломтики печеной картошки и салат.

Нет, я не заправский кулинар, как вы могли подумать. Я неплохо управляюсь с грилем, вот и все. После переезда в Нью-Берн я три-четыре раза в неделю подбрасываю угля в старый дедушкин «вебер»[8] и разжигаю огонь. Это напоминает мне о детстве, когда летними вечерами мы с дедушкой готовили ужин во дворе.

Как только мясо подрумянилось, я положил его на тарелку и уселся за стол на задней веранде. К тому времени уже стемнело, вдалеке горели огни домов, а луна отражалась в спокойных водах Брайсес-Крик. Стейк удался на славу – жаль, печеная картошка немного остыла. Я бы ее подогрел, но микроволновки на кухне не было. Да, я сделал дом пригодным для жизни, однако еще раздумывал, стоит ли покупать новую технику, менять черепицу, заделывать щели в рамах и выравнивать кухонный пол. Соберись я продать участок – уверен, новые владельцы снесли бы дедушкин дом, чтобы возвести другой, по индивидуальному проекту. Не нужно было разбираться в недвижимости, чтобы понять: ценность участка заключалась в земле, а не в постройках.

Поужинав, я отнес тарелку в раковину, а затем вернулся на веранду с бутылкой пива, собираясь немного почитать. Я привез с собой целую стопку учебников по психиатрии, которые хотел проштудировать перед отъездом в Балтимор, – например, книги о психофармакологии или плюсах и минусах гипноза. Чем больше я читал, тем больше понимал, как многого еще не знаю. Обучение давалось мне с трудом; порой я чувствовал себя старым псом, которого пытаются обучить новым трюкам. Когда я пожаловался доктору Боуэну, тот посоветовал не ныть.