Возмездие - стр. 19
Когда я увидела его впервые, то внутри во мне что-то ожило и даже появилось некоторое облегчение, ведь я поняла, что он жив. Правда, Маршалл лишился глаза.
Именно он стал рассказывать мне обо всем, хоть я также не сказала и слова.
Маршалл сообщил, что Князь продал его некоему Аткенсу, который использовал Маршалла в качестве того, кого отправлял в города, чтобы находить провизию. Конечно, Маршалл бы сбежал, будь у него такая возможность, но тот Аткенс использовал ошейники, наподобие тех, что были в Грёзе, только с более большим радиусом и таймером, который автоматически сработал бы и взорвал бы голову, если бы Маршалл не вернулся обратно.
В следующие дни он рассказывал мне, как Ашер нашел его и как ликтору удалось выжить, то, что именно Лизи спасла его. Я не видела девушку здесь, поэтому не знаю её дальнейшую судьбу.
Маршалл рассказал мне абсолютно всё, за исключением О'Нила и того, что мужчина сделал с моим братом. Возможно, ему это неизвестно, а, возможно, он решил не говорить по той причине, что произошло нечто ужасное и меня не хотят ещё больше травмировать. При этом сам Маршалл не спросил ничего, касаемо меня.
Позже я начала выходить из комнаты и из здания, просто наблюдая за всем со стороны. Я не особо удаляюсь.
Хожу в кофтах, но иногда, когда рукава задираются, то видны шрамы от порезов, и я замечаю каждый взгляд, направленный на то, что осталось на моем теле напоминанием. Этот взгляд – смесь жалости, отвращения и любопытства. Он обжигает сильнее, чем лезвие в тот момент. Я пытаюсь спрятать руки, опустить рукава, зарыться в ткань, чтобы стать невидимой. Но шрамы – это моя история, выгравированная на коже. История, которую я не могу стереть, как бы ни старалась.
В один из дней я увидела, как сюда приехал и Дэни с какими-то людьми в пальто. Если бы раньше я заинтересовалась и даже попыталась бы узнать, кто это, то сейчас – нет. Мне всё равно. Я просто отметила это про себя, как очередной факт.
Пребывание здесь слилось для меня в серую безжизненную массу. Я просыпалась, ела, ходила, слушала, но не говорила. Я дышала, но я не жила, а… существовала.
Это состояние напоминало глубокий сон наяву, когда все чувства притуплены, и мир воспринимается сквозь толстую пелену. Я видела лица, слышала голоса, но они казались далекими и нереальными, словно эхо из другого измерения. Во мне не находилось сил реагировать, сочувствовать, радоваться или огорчаться.
Дни тянулись бесконечно долго.
Круговорот повторялся снова и снова, не принося ни облегчения, ни перемен. В голове царила пустота, лишь изредка прерываемая вспышками воспоминаний, которые мгновенно гасли, оставляя после себя лишь горькое послевкусие.
Иногда я пыталась заставить себя что-то чувствовать, пробудить хоть какую-то эмоцию, но все было тщетно.
Кошмары то исчезали, то начинали преследовать меня во снах, но я не кричала. Лишь просыпалась в холодном поту и колотящимся сердцем в груди.
Я могла долго стоять под струями теплой воды и смотреть в одну точку на кафельной плитке. Либо могла долго смотреть на собственное отражение, которое было чужим, блеклым и безжизненным.
А иногда было совершенно наоборот. В моменты редких прогулок, когда я видела других людей, слышала их разговоры, в моменты, когда Маршалл сидел рядом и терпеливо ждал моего возвращения, мне хотелось крикнуть, закричать во весь голос, чтобы кто-то заметил меня, чтобы кто-то увидел мою боль, но голос застревал в горле, словно ком. Чтобы кто-то помог мне.