Войной опалённая память - стр. 22

Тареся сказала, что надо сходить в Омельно и все узнать у Юдыцких. Омельно от нас в 15 километрах. На следующий день я отправилась туда. Дождь, слякоть, ноги потрескались, сил было мало, но я шла через Поречье, Омеленский лес, никто меня не останавливал.

Юдыцкие жили на панском дворе. Молодой Юдыцкой не было, она с четырехмесячным грудным ребенком уехала в Пуховичи. Дома была мать, ее перед этим грабили полицаи и побили.

Я дождалась молодой Юдыцкой. Она говорит, что была в Бобруйске, где сидит ее муж – староста за подозрение в помощи партизанам. Там она видела И. И. Коско, который передал записку для семьи, но она в пеленках не сохранилась. Пробирается в свою партизанскую зону.

Казалось бы, все прояснилось, но легче не стало. Предпринимать что-либо было невозможно. А может, не муж, может один из его братьев. Их трое.

С надеждой в сердце и неопределенностью в мыслях я ушла от Юдыцких.

Враг требовал сдавать продовольствие, грабил наш народ. Вынуждены были сдавать свой урожай и колхозники нашего колхоза имени Свердлова. Уполномоченными по заготовкам по бригаде в деревне Борцы были Иосиф Ачаповский, в Пересельках – Мойсей, в Блащитнике и Турине – Антось. Иные эту миссию выполняли не особенно охотно, а отдельные – с большим рвением.

Как-то осенью 1941 года загрузили мы шесть подвод отборной картошки и мешки с зерном и подготовились на следующий день везти их в район в Гресск оккупационным фашистским властям. Когда перебирали картофель перед погрузкой к женщинам подошли двое незнакомых мужчин в гражданской одежде спокойно разговаривают, расспрашивают о житье-бытье и как будто между прочим интересуются куда направляется зерно и картофель и когда отправляются подводы. Немцам, – ответили смелейшие, ничего не подозревая.

На следующий день повозки с грузом отправились в путь. Ездовыми были Клим Варивончик, Анюта Жуковская ее брат Павлик, и еще один паренек. Замыкал колонну уполномоченный по заготовкам Ачаповский. Спокойно проехали километров десять, проехали и миновали Рудицу и углубились в Гресский лес, как называли у нас в то время лесной массив на юго-запад от Селецка. У Горелого моста с горки в лесу выходят восемь человек военных в шинелях и один в тужурке-кожанке. Старший говорит: – продовольствие заберем, а лошадей вернем, враг его не выращивал.

– Как же мы отчитаемся? – спрашивает Ачаповский. – Надо убежать, – подсказывает Жуковская единственный, как ей казалось выход из такого положения.

– Бежать не надо, – успокаивает командир, – выдадим документы, на повозках и вернетесь. Будет все, как положено. Садитесь на пеньки и отдыхайте.

– Мы поделимся и обедами – предложил Ачаповский и передал часть своих запасов красноармейцам. Так поступили и другие.

Повозки скрылись в густом ельнике. Ездовые расположились на полянке и принялись закусывать. Если выдадут документ, чего же бояться, – произнес уполномоченный по заготовкам.

Долго не пришлось ждать. Вскоре наши подводы показались из леса. Лошади шли легко, продовольствие был выгружено. Извозчикам был вручен документ, и что удивительно – на нем стояла круглая гербовая печать. Оккупационным властям документ объяснял по какой причине задержан обоз с продовольствием. Особенно запомнилось Ачаповскому выражение: «свиньям» продукты не допущены… – Видимо хотели немцы скормить скоту нашу отборную картошку и зерно? – вставила свое мнение его жена Тэкля, когда Ачаповский сорок лет спустя вспоминал это событие.