. Исаак не говорит «Отец», он говорит «Отец мой». Авраам отец всего еврейского народа, но он и отец Исаака, лично его отец. И Авраам не спрашивает: «Чего ты хочешь?» Он говорит: «Вот я». Когда Бог взывает к Аврааму, Авраам всецело обращается к Ему. Когда Исаак взывает к Аврааму, Авраам всецело обращается к сыну. Но как это может быть? Бог просит Авраама убить Исаака, а Исаак просит у отца защиты. Как Авраам может одновременно исполнять две прямо противоположные роли? Хинени звучит в этой истории еще раз, в самый драматичный момент. «И пришли на место, о котором сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего. Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: Авраам! Авраам! Он сказал: вот я. Ангел сказал: не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня»
[9]. Авраам не спрашивает: «Чего ты хочешь?» Он говорит: «Вот я». Мой фрагмент для бат-мицвы – о многом, но, кажется, в первую очередь он о том, кому мы здесь всецело себя предлагаем и как это – больше, чем любой другой признак – определяет нашу сущность. Мой прадед, которого я уже упоминал, просил помочь ему. Он не хочет переезжать в Еврейский дом. Но никто из родни не ответил словами «вот я». Нет, его стали убеждать, будто он не понимает, что для него лучше, и даже не знает, чего хочет. Да и вообще его и убеждать-то не пытались: ему просто сказали, как он должен поступить. Меня обвинили в том, что сегодня утром в Еврейской школе я употребила плохие слова. Я даже не знаю, уместно ли тут сказать
употребила: составление списка чего бы то ни было мало похоже на
употребление. Так или иначе, когда мои родители приехали поговорить с равом Зингером, они не сказали мне: «Вот мы». Они спросили: «Что ты натворила?» Обидно, что они даже не усомнились, а ведь надо было. Любой, кто со мной знаком, знает, что я делаю кучу всяких ошибок, но и знает, что я хороший человек. Но усомниться они должны были не потому, что я хороший человек, а потому, что я их ребенок. Даже если они мне не верили, им стоило вести себя так, будто они мне верят. Отец как-то рассказал, что до моего рождения, когда единственным доказательством моего существования были снимки УЗИ, ему нужно было верить в меня. Получается, твое рождение дает твоим родителям свободу перестать верить в тебя. Ладно, спасибо, что пришли, все свободны.
> И все?
> Нет. Вообще-то нет. Я собираюсь это место взорвать.
> Какого хера?
> Я устраиваю прием на крыше старой фабрики цветной пленки через дорогу. Посмотрим оттуда.
> Бежим!
> Цветной пленки?
> Не надо бежать, никто не пострадает.
> Ей можно верить.
> Пленки для старинных камер.
> Тебе даже не надо верить мне. Просто подумай: если бы нужно было бежать, ты уже был бы труп.
> Это какая-то ебанутая логика.
> И последнее, пока мы не разошлись: знает кто, зачем в самолетах приглушают свет при взлете и посадке?
> Что за херня?
> Чтобы пилоту было лучше видно?
> Просто расходимся, ладно?
> Электричество экономят?
> Не хочу умирать.
> Хорошие догадки, но неправильные. Просто что это самые опасные моменты полета. Более восьмидесяти процентов аварий происходит при взлете или посадке. Свет приглушают, чтобы ваши глаза адаптировались и могли видеть в темноте затянутого дымом салона.
