Воспоминания о России - стр. 15
Так началось формирование семейной библиотеки. На эти цели мама для меня денег не жалела. Следует отметить, что мои дети и Дима, и Саша, неоднократно прочитали все книги нашей библиотеки. Я думаю, что книги активно участвовали в формировании их характеров. Так же, как и для меня, книги открывали для них весь мир. Жалко, что внуки читали значительно меньше, а теперь ничего не читают. Но, вероятно, мир им открывает интернет.
Наша семья жила в тепличных условиях. В семье был отец, была работа, приличное по тем временам жилье. У моих приятелей по Клинской улице обстановка была тяжелее. Семья Олега Дьяконова снимала квартирку в низком цокольном помещении соседнего дома. Квартирка состояла из двух малюсеньких комнат. Проходная комнатка, величиной с мою спальню, служила и кухней, и рабочим местом отца-чертежника, и спальней Олега. Как отец Олега с его толстенными очками чертил свои бесконечные чертежи, я не представляю. Он носил очки со стеклами – 20 диоптрий. Практически ничего не видел без очков. Во второй, точно такой же по размерам комнате была односпальная постель родителей и одежный шкаф. Всё, больше ничего не было. Туалет во дворе. Квартира обогревалась голландской печью, стоящей в коридоре и обогревавшей две такие «квартиры».
Еще хуже были условия у Славика, второго моего приятеля. Он жил в отдельно стоящей летней кухоньке в большом дворе на другой стороне нашей улицы. В кухоньке была одна комната, условно разделенная печкой на две части. В передней, меньшей, стоял столик, на котором он делал уроки, и они с мамой кушали. Во второй стояла кровать, на которой он спал вместе с мамой. Отец у него погиб на войне, мать работала где-то уборщицей. Славик был старше меня почти на два года, но выглядел младше, так как был невысокого роста и худенький. Мне у них было неуютно, но у Славика была старинная библия с гравюрами Гюстава Доре, которую мы иногда рассматривали и пытались читать. Старый дореволюционный шрифт мы читали тогда с трудом, но гравюры были великолепные. Особенно на меня произвела впечатление гравюра, на которой был изображен голый дьявол с гигантскими мужскими достоинствами. Славик участвовал в наших играх во дворах и на улице, но не всегда. Чаще мы играли с Олегом вдвоем.
Смерть Сталина запомнилась мне торжественной траурной линейкой в школе. Директриса плакала, когда читала официальное сообщение. Мы стояли хмурые, но, по-моему, никто из детей не плакал. Тем более я, у нас в семье к нему отношение было очень прохладное. Разоблачение Берии мы с Олегом отметили тем, что залезли на высокую крышу нашего дома и разбрасывали с нее порванные страницы газет с его портретами. Газеты предусмотрительно отобрал и выкинул мой папа. Мы их подобрали и использовали таким образом.
На просторный чердак нашего дома вела очень высокая лестница. Она подходила к небольшой площадке, с которой можно было попасть на чердак через дверь, или сразу на покрытую железом крышу. Лезть по лестнице было немного страшно, но чердак был интересен сам по себе. Там был всякий накопившийся за годы хлам, что позволяло играть и воображать себя на корабле или в логове бандитов. К сожалению, по распоряжению папы дворник выбросил с чердака весь хлам. Папа сам на чердак, конечно, не лазил, так как на высоте чувствовал себя так же неуютно, как и в воде. Помню, что чердак Натан использовал как убежище, когда, провинившись в очередной раз, не хотел идти домой. Мама знала (с моих слов), где он находится, и передавала через меня ему еду.