Восьмая жена Синей Бороды – 2 - стр. 27
Энни приняла из ее рук шкатулку.
– Не буду вам мешать. Такое лучше смотреть в одиночестве, – Беатрисса поспешила уйти, оставив гостью, уже склонившуюся над шкатулкой.
Энни убедилась, что за герцогиней закрылась дверь и откинула резную крышку. Писем было много. Она достала всю пачку и прикинула их количество – если Беатрисса стала получать письма с того момента, как умерла Генриетта, то за семь лет корреспонденции должно было накопиться гораздо больше. Значит, Беатрисса какие-то утаила. Энни разложила письма на покрывале. Она сразу узнала почерк отца Дариона – ровный, каллиграфический. Не в пример почерку Энни, над которым он так любил подтрунивать. Буквы из-под ее пера скакали то так, то эдак, в зависимости от ее настроения.
Возможно, в шкатулке письма лежали в хронологическом порядке, но теперь это подтвердить или опровергнуть было невозможно. Они усыпали изумрудное покрывало подобно палым пожелтевшим листьям.
Энни взяла первое письмо. Оно действительно было адресовано досточтимой госпоже Беатриссе де Моран. Начиналось с длинных и цветистых благодарностей за то, что Беатрисса взяла на себя заботы о пище для ума и души Энианы.
«Ваши труды не пропадают зря. Зерна знаний падают в благодатную почву. Девочка сообразительна и любознательна, схватывает все на лету. Никогда мне не доводилось видеть, чтобы занималась она с леностью и неохотой. Даже если у нее не получается с первого раза, она будет пытаться до тех пор, пока у нее не получится. Такое поразительное упорство весьма похвально.
Больше всего ей нравятся история и география. Хоть эти знания не так важны на практике как письмо и счет, но зато они расширяют кругозор и развивают остроту ума. Посему прошу вас достать атласы с картами мира, с указанием государств, а также того, какая живность, где водится и какая трава произрастает».
Теперь Энни понимала, каким образом отец Дарион умудрялся пополнять библиотеку редкими экземплярами книг. Каждое письмо сопровождалось подобными просьбами. За выполненные просьбы он не забывал сердечно благодарить, во всех красках расписывая, сколько пользы принесла щедрость герцогини.
Иногда он описывал какие-то мелкие шалости, которые совершала Энни и рассказами о которых делилась с ним.
Энни находила его письма забавными до тех пор, пока не наткнулась на письмо о Франце. Внутри у нее все похолодело. Да, она рассказывала свою тайну отцу Дариону не на исповеди. Она рассказывала ему как старшему другу. Но разве как друг он не должен был сберечь ее тайну?
«Пламя первой любви опалило ее душу. Но хоть пилюля оказалась горькой, она имела полезный эффект – Энни научилась отличать настоящее от фальшивого и не поддаваться химерам. Ей хватило духа бороться с соблазнами и сохранить свою чистоту».
Справившись с волной стыда и возмущения, Энни поняла, что Дарион не назвал никаких имен и сообщил о событиях очень обтекаемо, в какой-то мере выгораживая Энни и приписывая ей чрезмерную благодетель.
Жаль, что ответные письма герцогини она не видела. Если она в них обмолвилась о своем внуке, то отец Дарион из добрых побуждений мог взять на себя миссию пристроить Энни в хорошие руки. Не умолчал он и о том, что к Энни сватались, но она неизменно отвечала отказом, потому что мечтает о настоящей, взаимной любви со своим избранником.