Воскрешение: Роман - стр. 54
– Аренька, – сказала тетя Лена, – ну какие у вас вещи.
Бабушка встретила ее в дверях, а бабушка Ида, младшая сестра деда, в прихожей. Дед Илья обещал прийти к обеду, но, как выяснилось, собирался потом снова куда-то уехать. Мама им временами говорила, что Москва и не город вовсе, больше «комплекс сросшихся деревень», превращенный большевиками в столицу взамен другой, настоящей, так и не сломленной, но слова словами, а справедливости ради Арина вынуждена была признать, что приезжать в Москву приятно. Приятно, когда тебя обнимают и даже немного тискают, одновременно предлагают устроиться поудобнее и покормить и спрашивают обо всем на свете; приятно садиться за огромный стол у окон с тяжелыми шторами, вытягивать ноги, даже разваливаться на стуле, как будто сидишь на садовой скамейке. Но потом за все эти мысли ей стало стыдно перед самой собой, как если бы она неожиданно упала в собственных глазах; Арина выпрямила спину и подумала, что просто очень рада всех видеть – бабушку, и бабушку Иду, и дядю Женю, и тетю Лену; тетю Лену, наверное, почему-то даже в особенности, хотя как раз Полина мама прямой родственницей им не была, она была второй женой дяди Жени. Мама утверждала, что тетя Лена, наверное, втайне говорит о нем «жидовская морда», но Арина в это не верила. К этому моменту она уже знала, что не все, что говорит мама, следует понимать буквально.
Зазвенел звонок-гонг, но дед отпер дверь сам и сразу же вошел.
– Не приходить же без звонка, – сказал он, и было непонятно, говорит ли он всерьез или шутит.
Арина подумала, что, с тех пор как дед гулял с ними по набережной, он изменился, кажется постарел, а может быть, просто по дороге домой еще не успел сбросить с себя бремя рабочих дел. Но и про себя она думала нечто похожее; уже некоторое время ей казалось, что она очень быстро и необратимо становится взрослой.
Почти целую неделю они прожили у тети Лены, дяди Жени и Поли, где-то в новостройках, у метро со странным названием «Аэропорт». Мите отвели маленькую комнатку, которая обычно служила дяде Жене кабинетом, а вот Арину, к ее изрядному недовольству, поселили в одну комнату с Полей. Ей казалось, что теперь они говорят на разных языках. Как-то втроем они шли по улице и из одного из открытых окон услышали глубокий и прекрасный голос Далиды. Арина увидела, как Митя поднял голову и поискал глазами окно.
– Не понимаю, – сказала Поля, почему-то обращаясь только к Мите. – Почему? Она же была одновременно столь многим. Была одарена почти во всем. Кажется, ей удавалось практически все, за что она ни бралась. Перед ней был открыт весь мир. Не понимаю.
Митя кивнул. Арина растерянно посмотрела на Полю.
– Она недавно покончила с собой, – объяснил он Арине.
– Это как-нибудь объяснили?
– Она оставила записку, – добавила Поля. – La vie m’est insupportable. Pardon-moi.
Митя снова кивнул.
Весь этот разговор показался Арине пустым, малопонятным и на удивление чужим. Несмотря на то что она ощущала себя неожиданно взрослой, именно в этот приезд несколько лет, разделявших их с Полей, показались ей настоящей пропастью. Несмотря на маленькую грудь, гораздо меньше, чем у Арины, как ей казалось, Поля выглядела сформировавшейся женщиной. Это заставляло Арину снова ощущать себя почти ребенком, и ей это не нравилось. По утрам по их спальне Поля ходила практически голой, в одних белых хлопчатобумажных трусах; могла так подойти и к окну. А еще она надо всем смеялась, и над хорошим, и над плохим, даже над чужим горем; Арину это отталкивало, но она сдерживалась. Как-то утром Митя постучал к ним в комнату, и Поля сразу же откликнулась: