Восходящие потоки - стр. 13
– Этого еще не хватало!
– Да-да, о соборности! – выспренно повторил Карл. – И если бы не тетушка, я бы не торчал сейчас с тобой здесь, в глубинах провинциальной Австрии, а загорал бы в Серебряном Бору в обществе красоток из вспомогательного состава МХТ… Ах, тетушка, милая моя северогерманская тетушка! Вечная ей память… Как же вовремя она померла! Кстати, открою тебе тайну. Я далеко не всегда был русским, то есть я хочу сказать, что в детстве, когда узнал, что я по крови немец, сначала смертельно обиделся на своих родителей. Как это они посмели родить меня немцем! Мне не хотелось отличаться от других ребят. А годам к двенадцати я страшно возгордился, мне вдруг понравилось быть немцем. Хотя, чем тут гордиться… И позже, когда понял, что гордиться своей национальной принадлежностью может только чванливая посредственность, что гордиться этим постыдно, глупо и пошло, я стал русским, потому что для этого мне никому ничего не надо было доказывать. Произошло это следующим образом: в паспортном столе, при получении первого в моей жизни официального документа, всерьез удостоверяющего личность, я удостоился традиционного вопроса о национальности. И в это святое мгновение я окончательно осознал, что родился в краю церковных луковок, махорки, антоновских яблок, деревянных ложек, кваса, щей, лаптей и, вспомнив есенинское…
Карл прикрыл глаза и с чувством продекламировал:
– И, вспомнив это, – повторил Карл деловито, – я самым решительным тоном заявил паспортистке, что прошу записать меня русским. Не могу удержаться, чтобы не сказать два слова о патриотизме как таковом: русский патриот мне нравится больше любого другого, он не криклив, спокоен и тверд. И он знает своего врага в лицо…
– Тебе хорошо: тебе известно, кто ты. А вот я… Звали меня когда-то, как ты знаешь, Павлом Базилевским, а теперь я то ли Пауль Вернер, то ли Поль Вернье, то ли Пол Ковальски, то ли…
– Как же ты расточителен! Ну, скажи, разве можно так разбрасываться! – укоризненно покачал головой Карл. – Это же безнравственно! Я бы на твоем месте остановился на ком-нибудь одном.
– Увы, нельзя…
– А сейчас ты кто? Как вас теперь называть?
– Сейчас я Паоло Солари, уроженец Неаполя.
– Макаронник?! Вот это да! Но ты же ни бельмеса не знаешь по-итальянски!
– Пришлось проштудировать русско-итальянский разговорник.
Карл посмотрел на меня с уважением.
Я подмигнул ему и добавил:
– И потом, я непродолжительное время дружил с одной обворожительной итальянкой. Тесное общение, и все такое, ты понимаешь…
Карл удовлетворенно крякнул:
– Вот это совсем другое дело!
– Кстати, ее звали Аделаидой.
Я солгал. Но сделал это не без умысла: дело в том, что так звали последнюю привязанность Карла.
Но Карл и ухом не повел.
После короткой паузы он спросил:
– Думаешь, тебя все еще разыскивают?
– Как дважды два.
Карл пошевелил бровями и вернулся к вопросу о моей национальности:
– А где твои истинные родовые корни?
– Я же говорю, в Неаполе, там недалеко от церкви Сан-Джакомо дельи Спаньоли есть маленькая улочка, которая носит имя моего предка, почетного гражданина города Неаполя Витторио Солари. Он жил в 18 веке и был глубоко верующим христианином, за что паства семь раз подряд избирала его церковным старостой. Так вот, этот Витторио Солари прославился тем, что даже в Великий пост, то есть в Пепельную среду и Страстную пятницу, обжирался свининой по-неаполитански и до блевотины накачивался разливным фалернским…