Ворожея - стр. 8
Солнце было на полпути в Навье, когда она отщипнула последнюю травинку. Лес наполнился дивными и необычными звуками, что не принадлежали ни зверю, ни птице. Шаловливый ветерок мазнул нос дурманными ароматами, а слух – эхом голосов. Никак простоволосые девицы затянули песни, выплетая короны из цветов. Скоро-скоро разгорится яркое очистительное пламя. Скоро-скоро понесет волна венки к берегам суженых. Скоро-скоро сахарные уста оросят горячие поцелуи, а спелые грудки стиснут молодецкие ладони. А ворожея тем часом сможет подступиться к каждому подворью.
Милава неслышно брела к деревне, обходила ели, огибала болотца…
Откуда-то донесся жуткий вой, сменившийся не менее жуткими короткими рыками. Волк в капкан угодил? Милава поспешила на звуки. Рычание становилось все громче. Она развела в стороны густые ветки – последнюю преграду – и обомлела. На земле валялся старый кузнец и бился в агонии. Его тело скручивало, суставы выворачивало. Мужик то стонал по-человечьи, то выл да рычал по-звериному. Его руки и лицо обрастали рыжей шерстью. Нос, рот, подбородок вытягивались. Волколак! Милава подалась назад и притаилась в кустах. Неужто темный? Тут бы с бабкой-ведьмаркой сдюжить, так еще и этот нечистик. Ну да ничего, боги подсобят. Ворожея присела, черпнула землицы и стала втирать в кожу, чтоб человечий запах отбить. Ведь всем ведомо, что нюх у волколака поострей волчьего будет, а к нему ведь разум человечий прилагается. Затем, ступая как можно тише, поспешила к деревне, не дожидаясь полного обращения кузнеца.
Ночь подкрадывалась к деревне со всех сторон. И хотя макушки сосен покуда купались в уходящем багрянце, стволы уже тонули в сумеречной слепоте. Село опустело. Хаты сомкнули веки-ставни. Тишину не разбивал даже псовий лай. Видать, весь люд подался Купалье праздновать. Вот и добре. Вот и ладно. Милава развернула крынку с пахучим варевом и принялась окроплять им ближние к лесу подворья:
– Буйные ветры, унесите чары злые в леса дремучие, в степи широкие, в горы высокие. Воды скорые, воды тихие, утопите чары черные в глубине своей непроглядной…
Солнце уже перенеслось в Навье, а луна вскарабкалась на середку неба, когда ворожее осталось оградить только хаты, выстроившиеся на главной улице. Милава огляделась, но так и не узрев ни одной живой души, снова черпнула охранительного отвара и брызнула на очередную избу:
– Солнце красное, солнце ясное, спали нечистивые помыслы в огне своем жгучем. Луна круглая, луна бледная, охлади лукавые помыслы лучом своим блеклым…
А вот и дивное подворье старосты. Ворожея прислушалась – изба погрузилась в сон.
– Чары злобные, чары черные, слова лихие, помыслы дурные, взгляды косые, уйдите прочь от деревни, от селян местных. Да будет так не на день, а до веку…
Хлопнула дверь. На крыльце появилась Услада.
– Ах ты мерзость нечестивая! Я ведала, что ты снова к нам сунешься! – ядовито зашипела она, с трудом заставляя себя держать светец ровно. – Что, не удалось брата моего в лесу порешить, так ты решила его тут добить?!
– Нет, ты все не так поняла, – попыталась объясниться Милава. Надо ж, тут-то хат всего ничего осталось. – Наоборот, я хотела…
– Я вижу, чего ты хотела! – Взбешенная Услада ткнула толстым пальцем в крынку с зельем да в замазанное землицей лицо ворожеи. – Пришла всю деревню заместо своей бабки извести?! Да только не мысли, я тебя не страшусь. И у здешнего люда найдутся средства супротив такой нечисти, как ты!