Воровской дневник - стр. 6
Одна из них не выдержала и спросила:
– Ну что там? Строева отругала тебя?
– Нет, – внутри у Даши все ликовало от радости. – Все нормально, дырку я заделала. Она вот шляпу попросила отреставрировать.
– Повезло тебе. Маша добрая, голоса никогда не повысит, не обидит, хотя муж у нее мент, – сказала костюмерша, огорченная тем обстоятельством, что эта девчонка все так легко уладила. – Она в два счета могла бы вышвырнуть тебя с работы.
От такого известия сердце Даши ухнуло, но она вспомнила ласковый голос, приветливую улыбку актрисы и сдержанно ответила:
– Она меня попросила в пять часов к ней прийти, помочь с платьем и шляпу приготовить. Где перья можно взять для украшения?
Женщина, которая утром накричала на нее, неохотно поднялась и раскрыла дверцу старенького шкафа, где хранился реквизит со старых спектаклей, в том числе обрезки ткани, перья, украшения, фальшивые драгоценности, искусственные цветы, разноцветные шнуры и пояса. Девушка сноровисто принялась перебирать это сценическое богатство.
Весь день прошел в суете. Сезон в театре начинался с серии премьер. По коридорам сновали взвинченные сотрудники с распечатками ролей, осветительными приборами, фрагментами декораций. Им не было дела до новенькой и ее ошибок, хватало и своих забот по подготовке сегодняшнего спектакля.
Даша провела рабочее время между гримерной актрисы и костюмерной. Она помогала снимать платье, пришивала отлетевшую пуговицу, закрепляла украшение на шляпе.
Мария задавала ей вопрос за вопросом, делала это спокойно и ласково, без жадного любопытства. Девушка незаметно для себя вдруг рассказала ей обо всем. О смерти матери незадолго до того, как Даше исполнилось восемь, о том, как через полтора года скончалась от сердечного приступа бабушка, как она долгие годы в детском доме мечтала вернуться домой и теперь не знает, каким образом сделать уютнее эти две холодные ободранные комнаты, единственное наследство, полученное от матери и бабушки.
Даже после окончания спектакля Даша не торопилась домой, развешивала костюмы на плечики, тщательно расправляла каждую складку. Ей не хотелось выходить из театра на улицу и бежать в протекающих ботинках по темным холодным улицам, чтобы нырнуть в ледяной квартире под дырявый плед, всю ночь дрожать от озноба, а утром снова замирать с бухающим от ужаса сердцем перед дверью, трясущейся от ударов Ванькиных кулаков. Поэтому она все делала медленно, оттягивала окончание рабочего дня.
Мария Строева сидела перед зеркалом в гримерке, снимала ватным диском грим и возмущенно делилась с мужем:
– Представляешь, стоит эта бедняжка, совсем еще ребенок, и трясется, как заячий хвост. Из-за дырки! Она ведь все исправила за минуту, но какая была испуганная и несчастная. Лева, мне так ее жалко. Ей всего девятнадцать лет, а девочка должна зарабатывать деньги, оплачивать квартиру, кормить себя. Совсем несмышленыш, который дальше школьной парты ничего не видел в этой жизни! Ты бы знал, как она была рада, когда я ее похвалила. Казалось, сейчас завиляет хвостом, как щенок.
Гуров с удовольствием смотрел на то, как с каждым движением ватного диска вульгарная дама полусвета превращалась в его милую, такую родную жену.
– Лева, ты меня слушаешь? Что ты улыбаешься? Это же так печально. Мне безумно жаль эту девочку! – проговорила Мария и принялась застегивать сапоги.