Ворон - стр. 51
Багрецов знал Полину с детства и сам не раз любовался лицом ее, по определению Иванова полным бесколерной флорентийской нежности, с затаенной улыбкой да Винчи.
Полина была хорошо образованна, с тонким вкусом. Но с внешностью несколько надземной прекрасно соединяла и раннее честолюбие и прерасчетливый холодок.
Великодушный мечтатель Иванов, не привыкший к женскому обществу, видавший или однообразно доступных за лиры натурщиц, или запомнивший чопорность моды петербургских девиц, строгую скромность дочки Гюльпе, – обычную светскость княжны и интересы к искусству отнес к своей собственной личности.
Багрецов решил с умной Полиной говорить прямо. Своим твердым и быстрым шагом он дошел до ворот Константина и еще издали увидел Полину под огромным зонтом пред мольбертом. Бегло, по привычке все отмечать, он отметил ее белый, еще не виденный им костюм, перевел глаза на ее спутницу и вдруг должен был остановиться, сесть на камни, почувствовав острое сердцебиение.
Как он мог забыть, да еще выполняя программу Пашки-химика, утром шествуя на форум, кого он там встретит? Беспокойство об Александре Иванове затуманило все его личные обстоятельства.
Ну, конечно, эта небольшая женщина рядом с Полиной – она, замышлявшая обличительный костюм «флакон Борджиа», маленькая Гуль, сестра его покойной жены.
Опустив голову с черными волнистыми волосами, она читала, шляпу положив на колени. Ничто не мешало Багрецову изучать этот странный египетский профиль со знакомыми темными веками, так похожий на профиль жены. Обе женщины его не видели.
Гуль – жена адъютанта, который приехал с высочайшим посещением… И вдруг он понял, что этот адъютант не кто иной, как тот долговязый поклонник Бенедетты, с которым он столкнулся у ворот ее дома. С тревогой у Багрецова мелькнуло: «Почему Гуль не дала мне знать, что приехала?»
Быстро решив, что тактичнее всего не показывать ни недовольства, ни удивления, Багрецов с своей обычной насмешливо-галантной манерой направился к камням. Гуль подняла голову и узнала его. Испуг, страстное волнение, гнев – все отразило лицо ее, смуглое, с удлиненным овалом. Минуту она не владела собой: схватила шляпу, опять положила, встала, как бы желая укрыться. Но привычная дрессировка взяла верх над ураганом взметенных чувств, и когда Багрецов был рядом и прикладывался к руке Полины, Гуль уже приготовила улыбку и столь обычное:
– Ах, это вы, вот неожиданность!
– Для меня еще более, чем для вас, и, вероятно, приятнейшая, – сказал Багрецов, – потому что, будь я на вашем месте, я бы, приехав в Рим, пожелал бы немедля вас видеть…
– Гуль, приехав, заболела, да и вы, кажется, были в отъезде…
Полина покраснела. Она лгала, и Багрецов это знал. Он злобно решил наедине от нее выпытать все.
– Я к вам по спешному и серьезному делу, – сказал Багрецов. – Назначьте, где и когда мне вас можно сегодня увидеть?
– Но говорите с Полиной сейчас, – вставая, сказала Гуль. – Мне необходимо пойти по делам. Вам часа не будет довольно?
Она старалась себе придать лукавое выражение, но лицо ее было строго, и почти сросшиеся черные брови неприятно напомнили Багрецову мертвое лицо покойной жены.
– Ты смотри, через час возвращайся, – сказала Полина.
– Нет, уж лучше я прямо домой, я забыла, – есть нужный визит.
– Но когда в таком случае я буду иметь честь с вами встретиться? – Багрецов задержал на миг в руке худую руку Гуль.