Вопрос и ответ - стр. 17

Отец одним взглядом заставляет его замолчать.

– На рассвете в реке нашли тело, – говорит он. – Тело со страшными ранами и огромным ножом в шее. Смерть наступила не позже чем два дня назад.

Мэр Прентисс снова буравит взглядом мой Шум. Я вызываю в уме картинки, которые он хочет увидеть, и представляю, как убивал Аарона. Вот такая штука этот Шум – в нем любые твои мысли, а не только правда. Если усердно думать, будто ты что-то сделал, остальные тоже так подумают.

Дейви фыркает:

– Ты убил проповедника Аарона?! Ни за что не поверю.

Мэр Прентисс молча пришпоривает Морпета. Дейви хихикает и пускается вдогонку за отцом.

За мной, храпит Морпет.

За тобой, ржет в ответ конь Дейви.

За тобой, думает моя кобыла, тоже прибавляя шагу. Прямо скажем, легче мне от этого не становится.

Но я все высматриваю…

(вдруг ей удалось сбежать?..)

(вдруг она ищет меня?..)

(вдруг она?..)

А потом я слышу это.

Я – круг, круг – это я.

Отчетливый, словно колокольный звон, голос мэра Прентисса сплетается у меня в голове с моим собственным голосом, он как будто говорит прямо в моем Шуме. От неожиданности я чуть не падаю с лошади. Даже Дейви удивленно оглядывается, не понимая, на что это я так среагировал.

А мэр Прентисс просто едет себе по дороге, словно ничего не случилось.

Чем дальше на восток и дальше от собора мы уезжаем, тем серее становится вокруг. Скоро под копытами лошадей оказывается гравий, а дома вокруг становятся все проще и проще – длинные деревянные бараки на большом расстоянии друг от друга, будто кирпичи, разбросанные по лесу.

От этих домов исходит женская тишина.

– Верно подмечено! – говорит мэр. – Мы въезжаем в женский квартал.

Мое сердце сжимается, тишина эта подобна стальной хватке.

Я пытаюсь выпрямиться и скакать ровнее.

Потому что где-то здесь может быть она, где-то здесь ее лечат.

Дейви снова подъезжает ко мне, его жалкие недоусики изгибаются в гнусной улыбке.

Я скажу тебе, где твоя шлюшка, говорит его Шум.

Мэр Прентисс резко оборачивается.

От него исходит ужасно странный звук, как будто крик, но беззвучный, неземной, словно вмещающий в себя тысячу слов одновременно. Он проносится мимо и даже взъерошивает мне волосы на затылке.

Но реагирует на него Дейви.

Его голова дергается назад, словно от удара, и он судорожно хватается за поводья, чтобы не выпасть из седла. Конь разворачивается, и я вижу глаза Дейви, ошарашенные и безумные, из разинутого рта тянется ниточка слюны.

Черт, это еще что такое?..

– Он ничего не знает, Тодд, – говорит мне мэр. – Все, что ты узнаешь о ней из Шума моего сына, ложь от начала и до конца.

Я перевожу взгляд на Дейви, ошарашенного и часто моргающего от боли, потом опять на его отца:

– Это значит, что она цела и в безопасности?

– Это значит, что он не знает. Верно, Дэвид?

Да, па, отвечает Шум Дейви, все еще дрожащий от страха и боли.

Мэр Прентисс поднимает брови.

Дейви стискивает зубы.

– Да, па, – выдавливает он.

– Я знаю, что мой сын – лжец, – говорит мэр Прентисс. – Что он невежа, хулиган и плевать хотел на мои принципы и убеждения. Но он все-таки мой сын. – Прентисс снова обращает взгляд на дорогу. – И я верю в искупление.

Шум Дейви становится тихим, но где-то в глубине его слышится алое шипение.

Нью-Прентисстаун постепенно тает вдали, вдоль дороги теперь почти нет построек. Между деревьев мелькают то красные, то зеленые фермерские поля – что-то из посаженного мне знакомо, что-то я вижу впервые. Тишина женщин постепенно сходит на нет, а местность вокруг дичает: в канавах растут цветы, восковые белки дразнят друг друга, ярко светит солнце и всюду царит мир и покой, как будто ничего не случилось.