Вопрос и ответ - стр. 15

И хоть у них нет Шума, я вижу по лицам, как в них просыпается надежда: вдруг он говорит правду, вдруг все наладится, вдруг, несмотря на все ужасы, они обретут свободу?

Вот уж нет, думаю я. Даже не мечтайте.

Не успевает толпа разойтись, как дверной замок опять лязгает.

– Добрый вечер, Тодд, – говорит мэр Прентисс, входя в мою тюрьму и морщась от вони. – Понравилась моя речь?

– Откуда вы узнали про переселенцев? – спрашиваю я. – Вы разговаривали с ней? Как она?

Мэр Прентисс не отвечает, но и не бьет меня, а просто с улыбкой говорит:

– Всему свое время, Тодд.

По ступенькам за дверью поднимается Шум. Жив! Я жив! слышу я. Жив, жив, жив, жив!

Мистер Коллинз заталкивает в комнату мэра Леджера.

И вытягивается по струнке, завидев начальника.

– Новую постель получите завтра, – говорит мэр Прентисс, все еще глядя на меня. – И удобства тоже.

Мэр Леджер раскрывает рот, но заговорить получается не с первой попытки.

– Господин Президент…

– Завтра же начнете работать, – перебивает его мэр Прентисс, будто и не слыша.

– Работать? – удивляюсь я.

– Ну да, все должны трудиться, Тодд, – говорит мэр Прентисс. – Труд – это прямой путь к свободе. Я тоже буду работать… и мэр Леджер.

– Правда? – спрашивает тот.

– Но мы же в тюрьме, – говорю я.

Мэр Прентисс снова улыбается – еще веселей, чем прежде.

Интересно, какую гадость он задумал?

– Выспись хорошенько, – говорит мэр Прентисс, делая шаг к двери и глядя мне прямо в глаза. – Рано утром за тобой придет мой сын.

Выясняется, что утром моим главным поводом для беспокойства становится вовсе не Дейви Прентисс. Я на него и не смотрю.

Это лошадь.

Жеребенок, говорит она, переминаясь с ноги на ногу и глядя на меня блестящими безумными глазами, как будто хочет хорошенько потоптать.

– Я ничего не смыслю в лошадях, – говорю я.

– Эта кобылка из моего личного стада, – говорит мэр Прентисс поверх Шума его собственного коня, Морпета. – Зовут ее Ангаррад, она очень славная и добрая лошадь.

Морпет смотрит на мою конягу, и в его Шуме читается только одно слово: сдавайся, сдавайся, сдавайся. От этого кобыла нервничает еще сильней. Ну и животное мне дали, ничего не скажешь. Как ездить-то на эдаком клубке страхов?

– Что такое? – ухмыляется Дейви Прентисс, сидящий верхом на норовистом коне. – Боишься?

– Что такое? – передразниваю его я. – Папочка до сих пор не угостил тебя лекарством?

Его Шум тут же вскидывается.

– Ах ты, маленький…

– Тише, тише, – осаживает его мэр Прентисс. – И десяти слов друг другу не сказали, а уже поцапались.

– Он первый начал, – оправдывается Дейви.

– Держу пари, он и закончит. – Мэр Прентисс многозначительно смотрит на меня, вглядываясь в алый растревоженный Шум, полный красных вопросительных знаков о Виоле и желания надрать задницу Дейви Прентиссу. – Поехали, Тодд, – говорит он, беря поводья своего коня. – Готов стать вожаком?..

– Разделение очень простое, – говорит мэр Прентисс, пока мы скачем рысью сквозь раннее утро – куда быстрей, чем мне бы хотелось. – Мужчины будут жить в западном конце долины, перед собором, а женщины – позади него, в восточной части.

Мы скачем на восток по главной улице Нью-Прентис-стауна – той, что начинается с зигзага у водопада, пересекает городскую площадь, огибает собор и теперь устремляется в долину. По переулкам маршируют небольшие взводы солдат да шныряют туда-сюда нью-прентисстаунские мужчины – кто с чемоданами, кто с тюками.