Вопль кошки - стр. 17

Моя жизнь в тот год была длинной успокаивающей трансляцией белого шума, знакомого и неизменного.

За исключением тех случаев, когда я приходила к Джеффри домой и встречала там Джейка.

Тогда в голове разрывались барабаны, грохотали тарелки и оглушительно завывали трубы, и я не могла ни говорить, ни думать, ни даже нормально двигаться. Казалось, будто кто-то заменил мои суставы на смазанные шариковые шарниры, и мои конечности бесконтрольно болтались в разные стороны, что бы я им ни командовала.

Однажды мы зашли на кухню к Джеффри, а там за столом сидел Джейк и делал уроки. Он поднял голову и сказал Джеффри:

– Привет, Голосоломка, – и не успел Джеффри ответить своим ломающимся голосом, Джейк посмотрел на меня и прибавил: – И тебе привет, киса.

Мое лицо вспыхнуло, как петарда. Я стояла в дверях; Джеффри попросил Джейка не называть меня кисой и достал из холодильника две банки рутбира, а из кухонного шкафчика – большой пакет «Скитлс». Джейк не удостоил брата ответом и снова склонился над домашкой.

У меня в сердце тарелки, барабаны и трубы гремели так сильно, что ребра болели всю дорогу до комнаты Джеффри, где мы играли в видеоигры, наедались «Скитлс», напивались рутбира до сахарной эйфории и хихикали до поздней ночи, когда отец наконец-то приехал меня забирать. Я не понимала, что именно представляет собой Джейк и почему мое тело объявляет мне войну, когда он поблизости, но точно знала, что нуждаюсь в нем, как в солнечном свете. Больно было осознавать, что он рядом, но нельзя ни прикоснуться к нему, ни поговорить с ним – мы словно находились по разные стороны прочной стеклянной стены.

Восьмой класс был не так уж плох, потому что с Джейком мы пересекались совсем не часто. Джеффри иногда рассказывал о нем, но все реже и реже, и уже через несколько дней после встречи с Джейком белый шум всегда возвращался – и все возвращалось на круги своя.

В восьмом классе мне не приходилось сталкиваться с другими девочками, которым нравился Джейк. Не нужно было видеть его каждый день. Мне нравилось мечтать о нем на расстоянии, сидя на уроках английского языка и воображая, каково было бы встречаться с ним, каково было бы не терпеть его насмешек. Это облегчало щемящую боль в груди хотя бы ненадолго.

За сегодня я увидела столько крови, что не хочу ее видеть больше никогда.

Стол весь в ней. Как и бита. И рука Джейка, и его лицо. Она стекает на пол струйками, густыми, как сироп.

Я не знаю, что делать. Она повсюду.

Отрубив себе правую руку, Джейк тут же бросает бейсбольную биту к ногам Джеффри и во все горло зовет Рафа.

Раф чуть не выбивает дверь. Я хватаю Джеффри, и мы, отпихнув Рафа с дороги, бежим по длинному коридору, мимо прокуренных комнат и жестоких игр. Когда добегаем до входной двери, арбалетный болт вонзается в дерево прямо рядом с моей головой. Я проталкиваю Джеффри вперед.

– Сюда они за нами не погонятся.

Я твержу эти слова снова и снова, сначала крича, потом все тише и тише; мы уже совсем далеко от администрации.

В Школе тихо. Мы слишком шумели.

Джеффри позволяет мне таскать его туда-сюда, как бумажную куклу, даже когда я немного теряюсь. Через несколько минут я чувствую, как тяжела его рука. Он уже не бумажная кукла, а мешок с цементом. Я останавливаюсь посреди коридора перед высоким рядом темных шкафчиков, давно покинутых своими хозяевами. Джеффри на мгновение замирает, отрешенно глядя себе под ноги, а затем приваливается к шкафчикам и сползает на пол. Темные брызги крови на его жилете уже подсыхают. Я опускаюсь перед ним на колени. В уголке его лица – кровавая капелька, и мне хочется ее стереть, но нечем смочить пальцы.