Волжский рубеж - стр. 36
– А поймет он? – спросил кто-то из строя. – Твой Порфирий-то? Коли мычать будешь?
– Да я так мычать буду, что все поймет! – раскуривая цигарку, усмехнулся Иван Журавлев. – Как медведь с голодухи реветь стану! Жалобно реветь! – он потряс указательным пальцем. – И грозно!
Унтер-офицер Ступнев, уже немолодой, с седыми бачками, проходил вдоль строя. Услышав краем уха солдатский разговор, постоял, послушал, пока на него-то не смотрели. Наконец окрикнул говоруна:
– Журавлев, разговорчики в строю!
– Так точно-с, ваше благородие, разговорчики! – хватая винтовку и пряча цигарку за спину, подтянулся солдат.
– Поунялся бы ты лучше, Журавлев, – Ступнев доверительно понизил голос. – Для тебя и впрямь: молчание-то – золото. Поуйми пыл, солдатик, для англичан его ставь!
– Так моего пыла и на англичан хватит, господин поручик, и на французов с турками! Да еще как хватит! Ей-ей!
– Ты усек, что говорю, или дальше трепать будешь?! – грозно и раздраженно спросил Ступнев. – А?!
– Усек, ваше благородие! Так точно-с! – сразу исправился Иван, но своим подмигнул. – Даже коли ранят, молчать буду-с!
– Вот и хорошо, Журавлев, – кивнул унтер-офицер Ступнев. – Вот и молчи! – Он оглядел свой второй взвод. – Молитесь, братцы, лучше, а не языками трепите: глядишь, все помощь будет! – и размеренно двинулся дальше.
Битва предстояла грозной и кровопролитной, и столько смертей ясно грезилось впереди, что офицеры, тем паче – младшие, не желали выставлять счета своим солдатам за малые дерзости. И солдаты не больно-то осторожничали, не боялись острословить! И те, и другие знали: скоро все окажутся равными перед английской картечью, только Господь и будет тем единственным, кто выставит им счет: настоящий, главный, последний! И выставит уже скоро…
– Был у нас на селе один старичок – он прежде и с турками воевал, и с французами, и вновь с турками, – когда Ступнев поспешно направился к ротному, собиравшему младших офицеров, заговорил Иван Журавлев. – Оба глаза ему в боях выжгло. Добрый был, подаянием кормился. Кузьмой Иванычем звали. Учителем был у нас, ребятишек. Вот, бывало, он возьмет и спросит у тех, кто и сам на войне хлебнул лиха: «А знаете, солдатики, как можно все войны на свете остановить?» Вопрос? – Журавлев поглядел, и с хитрецой, именно на своего товарища. – А, Гаврила, хошь узнать?
– А хочу, – с вызовом ответил здоровяк. – Давай, пустомеля, лопочи!
Большинство солдат с любопытством смотрели на Ивана Журавлева.
– Так я за Кузьму Иваныча, – продолжал Журавлев, раскуривая таявшую цигарку. – За него скажу. Вот, Гаврила, оторвет тебе нынче руку – правую, разумеется…
Все навострили слух – обещалась новая перепалка!
– Отчего ж это правую? – насупился Гаврила Прошин. – Чего ж не левую-то?
– Да вот решил я так: правую – и все тут! Ты ж правша? – что б жальче тебя было!
Кто-то хохотнул, Журавлева это только раззадорило – он морщился от дыма и улыбался.
– И голову оторвет, – добавил Иван уже под общий смех, – и придешь ты к престолу Господа нашего ополовиненным. С головой в левой руке, с правой – под мышкой…
– Ишь ты! – зло возмутился Гаврила. – Как бы тебе нынче самому чего не оторвало!
– Придешь, – уже прокурив две трети цигарки, продолжал Журавлев, – припадешь на колени и станешь ждать участи своей. А очередь будет большо-ой! Войны-то по всей земле идут! Все ж воюют! Дойдет твоя очередь. А глаза-то у тебя, Гаврила, и у живого – печа-альные! И вот тогда заморгаешь ты перед Господом, ну, голова твоя, в смысле, что в руке-то зажата, задрожат губы, а из глаз-то, хоть из одного, слеза и покатится. От горя великого, что не пожил ты по-человечески, что забрали тебя в солдаты еще юнцом, что не было у тебя бабы любимой, а только девки продажные, что деток ты не нажил, что мать-старуху уже больше никогда не увидишь, что грамоте не обучен и даже написать ей весточку не сможешь. Все поймешь разом! Увидит тебя Господь, стоящего перед ним на коленях, обезглавленного, с одной рукой, и тоже все поймет. И тогда все грехи людям простит и скажет: «Тебе, Гаврила, спасибо! Не быть больше войнам на земле, всем жить в мире и согласии. Да будет так! Аминь!». – Иван Журавлев докуривал цигарку. – Вот такой нам всем привет от Кузьмы Иваныча.