Военные будни, часть 2 - стр. 20
– Хорошо. Договорились. Сам вырою,– принял шутку Черпак.– Только с чего ты взял, что меня теперь непременно убить должны?
– Чувствую я, что открытый ты со всех сторон, как пугало на огороде и защиты у тебя нет совсем никакой. Даже звезду Давида по традициям своим иудейским не носишь. Вот что ты за человек такой легкомысленный?
– Зато ты теперь такой глубокомысленный стал, что на нас обоих с лихвой,– рассмеялся Яшка.– Я, если что, то за тобой прятаться стану. Ты же закрытый теперь спереди.
– Да мне жалко что ли?– великодушие поперло из Сафронова пополам с жалостью.– Только пули, они ведь с любой стороны прилететь могут. Эх, Яша,– Степан взглянул на Черпака как на обреченного и тому на самом деле стало не по себе.
– Отвали, Степка, от меня со своими дешевыми приколами. Обойдусь как нибудь. Поглядим еще кто первым в деревянный макинтош нырнет. По всем законам подлости, твоя очередь. Я свою норму уже перевыполнил. Бог не фраер,– психанул сержант.
– Давай, давай теперь выдумывай отмазки. Закон подлости приплел. Эх, Яша. Какой-то ты озабоченный в последнее время,– вздохнул Сафронов и покачал сокрушенно головой, как человек поживший и умудренный над расшалившимся не в меру ребенком.
– Вот зараза,– не нашелся, что сказать Черпак и ушел в избу от греха подальше.
– Зря он туда,– шепнул доверительно старшине Степан,– крестик там только один был. Я внимательно все проверил. И все равно не крещеный ведь.
– Ты бы от него отцепился, а Степ. В другую ведь крайность впал. То грыз его, поедом, то теперь в жалости к нему растекся. Не нормально это. И прав он. Крест нас неуязвимыми не делает вообще-то. Бессмертными, как Яков сказал. Ты ведь начнешь лезть теперь дуриком грудью на танки. А есть поговорка по этому поводу – на Бога надейся, да сам не плошай. И Яшка может не сплоховать, а вот ты слишком понадеявшись и получишь как раз пулю или осколок. Так что прав он где-то,– высказал свое мнение старшина.
– А я верю, что крест защитит, даже и от танка,– уперся Степан,– вот как вас давеча.
– Ну, веруй, коль нравится. Пусть будет тебе по Вере твоей,– решил не спорить с ним старшина.– Помоги бинты снять. Пойду, погреюсь.
– Есть,– обрадовался Сафронов, появившейся возможности сделать благое дело,– сейчас водичкой теплой промочу, Павлович, чтобы коросты не драть и пойдешь ты у нас пробу снимать.
А потом, раскручивая бинты в заскорузлых пятнах кровавых, цокал языком, сматывая их и добравшись до витков последних, предупредил: – Потерпи, Павлович, я конечно, аккуратно буду стараться и вроде все промокли, но все же....– и снял последние, удивленно присвистнув:
– Фьють. И собачья терапия не нужна. Вот что значит крест носить. А вы мне "не плошай, не плошай". Чего тут плошать, когда вон уже зарубцевалось, будто неделю назад порезали.
– Да ты что…– не поверил старшина, пытаясь разглядеть порез.– Ты глянь-ка. И впрямь. Это потому что сразу повязку наложили. Вот оно и срослось скоренько. Пошел я париться,– старшина захлопнул за собой дверь в парилку и плеснул первый ковш на нагревшиеся камни. А Сафронов собрал бинты и, швырнув их в печь, глубокомысленно произнес:
– Вот так. И кто прав? Я.
После баньки, поужинав, долго чаевничали у сопящего самовара и уже вовсе в потемках, Леха запалил пару свечей, которые нашел у хозяев на кухне. Завесив окна подручными средствами, он снова присел к столу и мечтательно произнес: