Военное дело индейцев Дикого Запада. Самая полная энциклопедия - стр. 95
Джордж Гриннел писал: «Разговаривая с индейским другом, сидя рядом с ним, покуривая на привале во время дневного марша по бескрайней равнине, или лежа ночью около костерка, одиноко мерцающего в горах, или сидя в кругу гостей в его палатке, вы как бы сливаетесь с природой. Некоторые его взгляды могут шокировать ваш цивилизованный разум, но они мало отличаются от высказываний, которые вы можете услышать из уст своего маленького сына. Индеец настолько легко говорит о крови, ранах и смерти как о чем-то естественном и обычном, что может испугать вас, но все это было частью его ежедневного существования. Даже сегодня вы порой можете услышать, как высохший, разбитый параличом старик, уцелевший в давно прошедших войнах, хихикает своими резкими смешками, рассказывая, словно веселую шутку, ужасающую историю о пытке одного из врагов». С не меньшим юмором индеец относился и к своим злоключениям на тропе войны. Иллюстрацией тому могут послужить воспоминания индейца Много Белых Лошадей из племени черноногих о схватке с плоскоголовыми: «Они выскочили из долины и убили одного из наших прежде, чем мы смогли вскочить на лошадей, а вскоре и еще одного. Наш отряд поскакал, в сторону дома. Положение было очень тяжелым, но до чего же смешно было видеть, как у одного из наших воинов с ног соскочили леггины[21] и, повиснув на щиколотках, болтались под брюхом его лошади».
«Индеец – человек, мало отличающийся от своего белого брата, – отмечал Гриннел, – только человек он неразвитой. В своем естественном состоянии он добр и нежен к членам семьи, гостеприимен, честен и открыт с собратьями – настоящий друг. Если вы его гость, то лучшее, что у него есть, будет предоставлено вам. Даже если лагерь голодает, перед вами все равно поставят плошку с частью еды, имеющейся в его палатке. Если потребуется, он готов умереть за друга и с радостью сделает что-нибудь доброе для тех, кого любит. Как-то раз, в летний зной, я путешествовал по бескрайней, безводной прерии вместе с индейцем, который, заметив мои страдания от жажды, молча покинул меня и проскакал тридцать миль, чтобы привезти мне флягу с холодной водой».
Многие белые люди сообщали о необычайном гостеприимстве краснокожих. Джон Брэдбери с восхищением писал в 1811 году: «Никто на земле не исполняет обязанностей гостеприимства с таким искренним радушием, как индейцы. Входя в жилище, я всегда был встречен его хозяином, который первым здоровался со мной и сразу же доставал трубку. Он еще не успевал разжечь ее, как для меня расстилалась медвежья или бизонья шкура, чтобы я мог сесть на нее, хотя сами они сидели на голой земле. Раскурив трубку, хозяин несколько раз выпускал дым, затем передавал ее мне, после чего трубка передавалась по кругу всем находившимся в жилище мужчинам. Пока длилось это действо, женщина готовила еду, которая, по приготовлении, ставилась передо мной. В некоторых случаях женщина осматривала мою одежду и мокасины и, если что-то требовало починки, чинила их, принеся маленький кожаный мешочек со швейными принадлежностями. После разговоров, если близилась ночь, мне давали понять, что для меня готова постель. Как правило, к этому предложению прилагалась еще и подруга». Кэтлин отмечал, что в цивилизованном мире едва ли существует настолько же человечный и милосердный обычай, как индейское гостеприимство. Каждый взрослый человек или ребенок мог зайти в любое жилище в своем лагере, даже в палатку вождя, и поесть, если был голоден. Таким образом, любой, даже самый никчемный или ленивый человек благодаря этому обычаю никогда не оставался голодным, пока в лагере была еда. Даже враг, попавший в палатку, пользовался полной неприкосновенностью, насколько бы ненавистен он ни был. Иногда, чтобы заключить мир, вражеский посланец нагло входил в лагерь противника и, пока его жители пребывали в замешательстве, быстро проникал в палатку вождя.