Водоворот судьбы. Платон и Дарья - стр. 15
В этот же день Рузский проинформировал Алексеева о разговоре с Родзянко.
– Я вас хорошо понял, – ответил генерал-адъютант. – Будем действовать сообща.
Наступило ликующее весеннее утро. На востоке России взошло негреющее солнце. Поля и перелески под солнечными лучами заблестели свежими красками.
Поздним утром второго марта не выспавшийся и злой Рузский явился к бледному императору и щелкнул каблуками:
– Ваше величество, я переговорил с Родзянко, и он мне объявил, что теперь одних уступок будет недостаточно, потому что обстановка в Петрограде резко изменилась. В столице подняли династический вопрос.
Невыспавшийся Романов взволновано заходил взад-вперед. Его фигура явственно выражала горестное недоумение. Генерал отлично понял, что могло стать причиной волнения государя. Всегда сдержанный император не находил себе места. Несколько мгновений стояла тишина. Ники что-то обдумывая, молчал. На измученные от бессонницы глаза легли темные тени.
Генерал-адъютант подал Ники бумажные ленты переговоров с Родзянко и Алексеевым с аппарата Юза.
– Присаживайтесь, Николай Владимирович, – сухо обронил Романов, и, бегло просмотрев узкие полоски, брезгливо отодвинул их от себя.
– А что вы думаете по этому вопросу господин генерал?
Рузский грустно покачал головой:
– Ваше величество, нельзя допустить, чтобы армия развалилась, и чтобы страну охватила революция, – угрюмо проговорил генерал и, поправив дрожащей рукой пенсне, добавил, – Во имя спасения России вы должны пожертвовать всем и даже собой – ответил генерал и, отвернув глаза в сторону, замолчал.
Слова Рузского поразили Романова. Государь нахмурил брови. Разговор принял совсем другое направление.
– Отречься от престола? – удивленно приподнял брови Ники. – Вы так считаете господин генерал?
Рузский промолчал. В душе государя поднялась досада, ему стало не по себе.
– Ну, так что же говорите! – воскликнул Романов, побледнев.
– Я считаю, что надо спасать Россию, иначе она погибнет, – ответил генерал и усиленно проследил за выражением лица императора.
Романов кинул на Рузского удивленный, обжигающий взгляд и, заложив руки за спину, отошел к окну. Несколько минут он просто стоял в полном молчании. Пауза стала угрожающе длинной. Генерал-адъютант снял пенсне, видимо зная, что это его сильно преображает.
– Смогут ли казаки изменить ситуацию в лучшую сторону? – наконец спросил Ники и по его лицу разлилась тревога.
– Это-ничего не даст, ваше величество. Единственным и правильным решением будет, если вы передадите власть вашему сыну Алексею при регентстве вашего брата великого князя Михаила Александровича, – быстро ответил Рузский и его глаза завиляли как у хитрой лисы.
Романов, поведя в его сторону строгими глазами, вспыхнул. Государь выглядел в эти минуты бледным, обычно добрые глаза Ники искрились синим гневом.
– В таком случае я хочу знать мнение всех командующих фронтами по этому вопросу, – объявил Романов.
– Ваше императорское величество, я должен вам сообщить, что даже ваш личный конвой присягнул Временному Комитету, – вдруг заявил Рузский.
Государь никак не проявил своего состояния, он постарался остаться спокойным. И все же он с большим трудом смог овладеть собой, чтобы не показать генералу своей растерянности. У него довольно быстро образовался прежний порядок мыслей и представлений о происходящем. Редкое спокойствие и способность взвешивать свои слова были даны Романову от рождения. Но кто знает, что творилось в это время в его душе? Однако нет никакого сомнения в том, что его потрясло известие об измене конвоя его величества. Как он мог ему изменить?