Во тьме Эдема - стр. 35

«Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!»

Донесшееся из Семьи гудение эхом отразилось от скал. «Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!» Омерзительная какофония: звуки не сочетались друг с другом. «Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!» – раздавалось с поляны Круга. «Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!»

– Сиськи Джелы! – прошипела Тина, приподнялась и села.

Мы много раз слышали этот призыв. Так звучал сигнал всей Семье собраться на поляне. Это была Гадафщина. Видимо, старейшины наконец договорились о днях и годах, решили, что пора настала (с прошлой Гадафщины минуло ровно триста шестьдесят пять дней), и велели Каролине и остальным членам Совета достать рога, сделанные из полых веток, и созвать всех новошерстков и юношей, которых только смогут найти, чтобы те протрубили сбор.

«Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!»

Звук противный, но слышен хорошо. Зов разносился по долине, брюзгливый, как сами Старейшины. Он долетит и до охотников на шерстяков в снегах на Холодной тропе. И до тех, кто выкапывает черное стекло у Проходного водопада. И до тех, кто ищет пеньковицу наверху, у снежной глыбы Диксона. И все они поймут, что это значит.

«Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!»

– Нам не обязательно бежать туда со всех ног, – заметила Тина.

– Да мы вообще можем не ходить, – согласился я.

Она посмотрела на меня.

– Ты прав. Что они нам сделают?

– Ровным счетом ничего. Ну, ничего особенного.

Тина печально улыбнулась.

– Да. Но если мы не пойдем, то не сможем думать ни о чем другом, верно? Только о том, что нас позвали на Гадафщину, а мы не явились.

Я кивнул. Семья была внутри нас, не только во внешнем мире. Если мы не сделаем того, о чем просят, Семье даже не придется нас упрекать: чувство вины будет грызть нас внутри, в нашей собственной шкуре. Не захочется ни целоваться, ни ласкать друг друга. Я почувствовал, как съежился мой член при мысли об этом.

Мы встали и полезли на скалу – прочь с Глубокого озера, обратно к Семье.

У Лондонцев день только начался. Синегорцы видели десятый сон. У Бруклинцев в группе остались только маломамки, старики, клешненогие и малышня: все прочие отправились в Альпы на большую охоту за травняками. Но какая разница, спишь ты или нет, в Семье ты или за изгородью. Сейчас все стекались к поляне Круга.

На обратном пути, проходя по Семье, мы видели стариков, маломамок, детишек, новошерстков, тех, кто спал, тех, кто ел, тех, у кого день только начинался; все они спешили на поляну. И пусть в чаще леса мы не могли разглядеть остальных, но точно знали: охотники и собиратели бросили все дела и возвращаются домой, даже если дорога займет пару дней. Все обитатели Эдема, все люди во всем мире устремились к Поляне Круга. Уж так оно повелось: будь ты хоть в лесу, хоть в горах, хоть у Проходного водопада, где вода с ревом рушится в темноту, – где бы ты ни был, кто бы ты ни был, ты все равно в Семье.

У ручья Диксона, миновав жилище старого Джеффо с его бревнами, шкурами и ямой с клеем, мы нагнали Джерри с Джеффом.

Джерри, как всегда, впился в меня взглядом, чтобы узнать, в каком я настроении, и подстроиться под него.

– Чертова Гадафщина! – бросил он, догадавшись, что я злюсь, и запустил палкой в низко летевшую мышь.

Удар оказался метким. Джерри сломал мыши крыло. Она рухнула на землю, корчась от боли, вереща и протягивая к нам крошечные голые ручки, словно просила пощады.