Во имя Мати, Дочи и Святой души - стр. 9
– Не. Где ж тут грех?
– А не обнимали разве? А не раздевали?
– Так с бабами раздеваться, какой грех? Как в баню сходить, – отхитрилась Клава, хотя понимала, что совсем не как в баню.
– Ой, врешь! А с девочками-врушами я, знаешь, что делаю?
Клава промолчала.
– Так что с врушами делать, а? Ну, говори сама!
– Пороть надо, – подыграла Клава, понимая, что порки все равно не избежать.
Так уж коли пороться, лучше весело.
– Вот теперь правду говоришь. Так что, пора тя выпороть?
– Пора, – наигранно вздохнула Клава, расстегивая молнию на джинсиках.
– Ну иди, ляжь. Только помолись сперва.
– А как? – удивилась уже искренне.
– А ты молиться не умеешь? В церковь ходила с маткой?
– Ходила.
– Молилась?
– Молилась.
– А порола тебя матка за лень и избежание?
– Порола, – кивнула Клава, хотя и не поняла, за какое «избежание». – Только больше папка.
– А молилась перед тем?
– Не-а.
– А чего тогда толку? Даже жалко. Хорошая мука, а пропала зазря. Порку надо со смирением принимать, с молитвою. Это твое малое искупление детское. Сама должна к мамке подходить, ремешок принести и ручку поцеловать. Сказать: «Мамочка, грешна я, поучи любя». И помолиться перед ремнем: «Госпожа Божа, суди меня строже, за малый грешок, секи поперек, боль стерплю, на радость улетю». Поняла?
Клаве показалось, Зоя как-то странно произносила обычное «Господи-Боже», но не посмела переспросить.
– Поняла.
– Ну и повторяй за мной.
Клаве даже понравилась молитва. Терпение ее получало какой-то смысл.
Молитву прочитали хором. На последней строке Клава повысила голосок, перекричала Зою:
– «Боль стерплю, на радость улетю!»
– Вот так. Теперь и пострадать в радость.
Клава разом спустила все штанишки – и наружные джинсы, и внутренние кружавчики. И уже спущенная пошагала к кровати.
– Ну гляжу, гляжу: смирение в тебе есть. А ты правда девочка непочатая?
– Правда.
– А если врешь?
– Ей-богу!
– Смотри. Если соврала, никакой мукой не отмолишь. Дай-ка проверю.
Клава уже привычно приняла проверяющий палец.
– Правда. Хорошо, девочка. Раз уж помолились, надо тебя постегать легонько, чтобы не обманывать Госпожу.
И Зоя ударила несколько раз плеткой несильно – понарошку почти. От такой доброй женщины Клава готова была терпеть и втрое.
– Хорошая девочка, и Госпожа Божа тебе помочь хочет. А ты хочешь, чтобы тебе сама Божа помогла?
– Хочу, – сказала Клава совсем искренне.
– И не испужаешься?
– Не.
– И терпеть будешь всё?
– Да.
– И слушать по слову?
– Да!
Вопросы нарастали – по голосу и скорости. И ответы звучали всё восторженнее.
– Слова против не скажешь?
– Не.
– Неверным не поддашься?!
– Не!
– Отца-мать забудешь?!
– Да!
– Кроме Госпожи Божи никого не полюбишь?!
– Не!
Зоя погладила по голой попке. И снова заговорила обыкновенно:
– Вот и хорошо. Оставлять тебя здесь нельзя. Будешь теперь с новой семьей жить. Одевайся пока.
Клава снова натянула всё свое. Белье с кружавчиками, правда, было чужое, но она его вдвое отработала. Ведь противная Пупочка подарки за нее Наташе оставила, а та и не показала.
– Уйдем тихо, поняла?
Клава уже любила новую свою хозяйку Зою и не жалела бросить Наташу.
Они вышли в коридор. Из кухни доносился телевизор, заглушая их шаги.
Выходная дверь облеплена была изнутри несколькими замками, но Зоя с легкостью сыграла на замках, как на струнах гитары.
Дверь со щелчком открылась и выпустила беглянок.