Внезапно и необратимо - стр. 13
Кай подсаживался ко мне в столовой, заглядывал с любопытством в мою тарелку и спрашивал, что я ем. Я не понимала, как такого маленького человека может быть так много. Я перестала ходить в столовую, я стала покупать двухлитровые бутылки воды, чтобы не пользоваться лишний раз кулером.
Тогда Кай настиг меня в соцсетях. Он писал, как много у нас общего: он тоже любит горы, тоже любит кино, тоже любит музыкальные фестивали. Он звал меня встретиться, но я всегда находила отговорки: занята, выходные расписаны на несколько недель вперед. Я не могла сказать ему в лицо, что не хочу с ним общаться, да и написать тоже не могла: ни в мессенджеры, ни в рабочий чат, ни от руки. Я отказывала ему так часто, что меня начала мучить совесть.
Совесть мучила меня каждый раз, когда я выкладывала на «Фейсбук»1 фотографии из парков, ресторанов, с вечеринок, а Кай их лайкал, а то и сердечки ставил. «Круто!», «Выглядит вкусно!», «Тоже хочу туда сходить!» – он и не знал, какие сальто вытворяло мое чувство вины при виде его комментариев.
Однажды Кай принес в офис зеркалку и положил ее тушу мне на стол.
– Решил заняться фотографией. Посоветуй, какую линзу купить.
Я не знала, как в двух словах объяснить ему, что объяснить это в двух словах невозможно. Кай стоял возле моего стола, переминался с ноги на ногу. Хиленький, жалкий, тонущий в белой рубашке и сером костюме не по размеру, он улыбался узкими губами, из-за которых выглядывали маленькие кривенькие зубы. Каждый его гулкий выдох раздувал мое чувство вины.
Смотри, какой он одинокий! У него совсем нет друзей. Никто из коллег не зовет его на обед, да и на пятничные пьянки тоже. Вдруг твой отказ его доломает? Вдруг он уволится и никогда не найдет новую работу? Вдруг он запрется дома навеки? Может, за этими глазами прячется доброе сердце?
Мое чувство вины раздулось так, что начало подпирать высокие окна. Мне стало тесно в просторном кабинете. Душно. Сделав глубокий вдох, я сказала:
– В Музее фотографии на станции Эбису новая выставка. Хочешь сходить? Заодно расскажу, как выбирать объективы.
– Я и не знал, что в Токио есть такой музей, – сказал Кай, когда мы брали билеты в кассе.
Он задирал голову к потолку, изучал плитку под ногами и стены.
– Я и не знал, что кто-то фотографирует так, – пробормотал он в выставочном зале.
– Как так?
– Так обыденно. Так уныло, – Кай склонил голову набок напротив большой черно-белой фотографии. На снимке в инвалидном кресле сидела японка лет шестидесяти с короткими, взъерошенными волосами, будто покусанными сединой, и смотрела прямо в объектив. Прямо да не совсем: она смотрела в объектив так, точно за ним никто не стоял, точно за ним начиналась пустота. Пустота в квадрате, пустота в бесконечности. Пустота, из которой не было, нет и никогда не будет выхода. Она смотрела в безысходность.
– Что, прости? Как? – переспросила я на всякий случай.
– Так, что вряд ли он наберет в «Инстаграме»2 тысячу лайков. Он за эту фотографию и десятка не наберет.
Я отошла на два шага назад и тоже склонила голову набок. Мне на секунду показалось, что, если склонить голову набок, можно увидеть фотографию глазами Кая. Нет. Я все так же видела идеальный по композиции и свету кадр. Кадр, рассказывающий историю. Я склонила голову на другой бок. Без толку. У меня так и не получилось увидеть фотографию глазами Кая.