Влюбленные - стр. 58
Но даже те совместные вечера с Джереми, проведенные дома всей семьей, были далеко не идиллическими. Порой ей достаточно было сделать ему самое невинное замечание, чтобы разразился скандал. Да и шумные игры детей тоже на него действовали отрицательно: с каждым днем Джереми становился все более нервным и раздражительным и мог сорваться по малейшему поводу, а часто даже вовсе без повода.
А ведь когда-то Джереми очень гордился своими детьми и искренне их любил. У Амелии сохранилось немало фотографий, на которых он крепко обнимал малышей, причем все трое выглядели счастливыми и довольными. Джереми часто играл с ними, показывал им разные фокусы (например, доставал мелкие монетки у них из ушей и из носов), дарил сладости и подарки. Амелия не возражала – ведь бо́льшую часть их маленьких жизней Джереми провел в чужой стране, поэтому его желание баловать собственных детей было вполне понятным и объяснимым.
Однако после того, как Джереми отслужил в Афганистане второй срок, его поведение стало непредсказуемым и странным. Он сделался слишком раздражительным, вспыльчивым, нетерпеливым, чтобы быть для мальчиков нормальным отцом. Любимый папочка, который когда-то позволял детям буквально все, превратился в угрюмого, злобного, раздражительного, почти чужого мужчину, которого оба мальчугана очень быстро научились бояться. Их страх, в свою очередь, еще больше раздражал Джереми, так что Амелия скоро стала бояться оставлять его с детьми. Впоследствии это стало одной из основных причин, вынудивших ее расстаться с мужем. Защитить детей от Джереми было для нее важнее, чем сохранить неудавшийся брак.
Все эти тревожные мысли еще больше расстроили Амелию, и, поцеловав детей еще раз, она отправилась к себе в спальню. Теперь, когда она знала, что за ней наблюдают, Амелия сначала задернула шторы и только потом разделась и легла.
Коттедж, который снял Доусон, оказался слишком большим для одного человека. Во всяком случае, новый хозяин не производил достаточно звуков, чтобы заполнить все просторные, беспорядочно спланированные комнаты. Поэтому по вечерам, когда снаружи больше не раздавались крики чаек, а шум ветра стихал, Доусон отчетливо слышал скрип каждой рассыхающейся половицы, звонкие удары водяных капель, срывающихся с носика плохо закрученного крана, а также множество непонятных шорохов и стуков.
Доусон обосновался в спальне на втором этаже. Он выбрал эту комнату исключительно по той причине, что из ее окон были хорошо видны и коттедж Амелии, и кусок пляжа перед ним. Сейчас Доусон даже без бинокля видел, как из коттеджа вышла Стеф. Сев в машину хозяйки, она выехала на дорогу и направилась к поселку. Вскоре после этого в спальне на втором этаже вспыхнул свет, и он увидел Амелию. Едва войдя в комнату, она сразу направилась к окнам и решительным движением задернула шторы. Амелия как будто знала, что он на нее смотрит, и хотела показать: вход закрыт, в ее жизни для него нет места.
Через пару минут свет в ее комнате погас.
Облокотившись на подоконник, Доусон продолжал наблюдать за домом Амелии. Теплый и влажный ветер с моря врывался в его комнату сквозь открытое окно, лаская его обнаженный торс, словно мягкие женские губы. Ощущение было настолько похожим, что Доусон негромко застонал и, наклонив голову, уткнулся лбом в согнутую руку. Мысленно он проклинал себя за глупость и нерешительность. Напрасно, думал Доусон, он не поддался своему спонтанному желанию позвонить Хедли и послать его куда подальше вместе с Джереми Вессоном и его родителями, кем бы они ни были. Теперь, пожалуй, было уже поздно. Одного взгляда на Амелию оказалось достаточно, чтобы его уныние и хандра превратились в азарт, а равнодушие сменилось острым любопытством. Теперь ему хотелось узнать о ней все, что только возможно.