Вкус плода воображения - стр. 16
Рэмбо, как-то неожиданно для самого себя, быстро потерял интерес к Познающему, а тот похвалил себя, пожалуй впервые в жизни, за умение пользоваться гипнозом в собственных интересах, без применения посторонних или специальных предметов, типа маятника или кулона на цепочке. Его не оставляла мысль о человеке, присутствие которого в этом спецзаведении, вызывало интерес у отца. Он всё больше склонялся к версии, что это именно человек, а не что-либо другое. Но, если с Рэмбо удалось легко справиться, то с режимом в больнице оказалось всё гораздо сложнее. К счастью из комнаты, находящейся под круглосуточным наблюдением, где лежало ещё двое мужчин, Познающего, через сутки, перевели в обычную палату. Обстановка в ней была точно как показывали во многих фильмах ужасов, словно это больница служила прототипом для сценариев. Если бы ещё, при просмотре фильмом, через экран передавались все запахи, назвать которые ароматными нельзя было бы даже если вылить на пол несколько флаконов дорогих духов. Давно некрашеные стены, и те, казалось, источали аммиачные пары вперемешку с запахом лекарств. «Возможно ли вообще тут находиться, – думал тогда Познающий. – Если не уметь абстрагироваться от этого ужаса?» Каждый из обитателей отдельно взятой палаты, выплёскивал наружу весь свой внутренний мир, всех своих «чертей», не выбирая выражений. Кто-то отчаянно стонал и причитал, кто-то шептал что-то невнятное, но при этом стучал ногой о железную ножку койки; двое лежали на вязках – привязанные за руки и за ноги вязочными бинтами к кровати. Один при этом был абсолютно нагой…
Естественно ни о каких благах цивилизации в палатах и речи не могло быть: ни телевизора, ни мобильных телефонов, и даже книги читать было запрещено. Не разрешалось говорить во время сонного часа, нельзя было никаких дезодорантов и средств личной гигиены; мыться каждый день – тоже нет, как и часто выходить в туалет, где, как и в палатах, отсутствовали двери; и на просьбу о прогулке по коридору всегда категоричное: «Нет!»… За отказ от еды, в любом состоянии –кормление через зонд, потому что лекарства на пустой желудок строго были запрещены, а местная кухня не особо старалась разнообразить меню. Познающего тошнило тогда от размазанной по тарелке каше, разбавленного компота из сушёных яблок, желеобразного омлета из яичного порошка, овощного супа: где из овощей были только лук и морковь… Но он ел, и каждый раз был в числе первых, слыша крик одного из работников: «В столовку!»
Спешить было нельзя, все шли гуськом, на пересчёт при входе в столовую, чтобы молча уткнуться в тарелку и съесть всё без остатка. Если, ни дай бог, кого-то не досчитаются, все знали – не дошедшего либо побьют и приведут насильно, либо назло другим покормят через зонд. Тех, кто на вязках, естественно, кормили соседи по палате, но это всегда было до похода в столовую.
Познающий еле смог выдержать и не выдать себя спустя пять дней, решив, что ещё немного и он сам сойдёт с ума от вечного пребывания между бесконечными «нельзя» и постоянным лежанием на больничной койке. Тюрьма казалась почти санаторием, а дом раем, но он не мог просто так взять и заявить, что находится тут по собственной воле. До прилёта отца с конференции оставалось тогда два дня. Познающий не хотел поднимать шум, веря, что сам сможет выкрутиться, но ошибался, зато выяснить тайну отца всё-таки удалось.