Визит к архивариусу. Исторический роман в двух книгах (III) - стр. 8
Гульбекян. Шахназаров – нефтяник. Бакинский нефтяник. Там, в Баку, занимал высокий пост. Когда в Ставрополе стали разрабатывать нефтяные месторождения, его пригласили сюда в качестве консультанта. Пригласили не случайно. Он родственник Сашика Аванесяна. Двоюродный брат, кажется. Или женат на его сестре. Точно не помню. Это меня мало интересовало. Шахназаров с Горби очень сильно сдружились…
…Сейчас, здесь, на ранчо, держа в руке донесения от Центуриона, Рональду вспомнились и тот форум в Огайо, и те магнитофонные записи, что он с интересом слушал, и его встречи, неафишируемые и открытые, с международными лидерами всех армян.
– Уилли, – вдруг сказал он, тыкая указательным пальцем на что-то в листе. – Что это за детский сад? Вот здесь. Почему вместо точки – не то пика, не то кинжал?
– А-а-а, – засмеялся шеф ЦРУ. – Не пика это и не кинжал, а копье Лонгина – символ операции, которую я разработал. Им мы разобьем башку Красному дракону.
– Копье Лонгина, говоришь? То самое, каким на распятии убили Христа?
– Да.
– Дракон не Христос, Уильям, – глядя перед собой, раздумчиво тянет Рейган.
– Но убить его можно только им, копьем Лонгина, – возражает Кейси. – Кажется, Геббельс незадолго до войны с Советским Союзом говорил, что это карточный домик – потяни нужную карту – и все развалится. А начнем мы с Закавказья. Это та самая карта. Армяне готовы…
Кейси, распрощавшись, ушел. Рональд долго ворочался и не заметил, как заснул. Ему казалось, что, устав от ворочаний, он встал и, не надевая халата, подошел к окну. А там, за окном – похожая на череп огромная гора. Её обступили сотни людей в старинных одеяниях. Их лица искажены злобой. Он их видит, но не слышит, о чем они орут…
Зной и пыль… А ему прохладно. Он вдыхает… нет, не вдыхает, а пьет всей грудью муссон, пахнущий прогорклым дымком сожженной травы. Он у окна. Без халата, в трусах из синих цветочков, над которыми посмеялся Кейси…
Что-то в этой картине за окном творилось нездешнее, неведомое и жуткое, а ему ни чуточку не страшно. Рони снова поднимает взгляд на гору, похожую на череп. «Так это Голгофа, – догадывается он. И эта догадка нисколько не удивляет его. – Ну да, Голгофа, – шепчет Рональд. – На ней три креста. Тот, что посередке и в крови – крест Иисуса».
Солнце меркнет. Оно не может взирать на страшное зрелище. Земля содрогается. Иисусу больно. Очень больно. И Рони это чувствует. Словно в его плоть впиваются эти гвоздища. Он глазами Иисуса, глазами, полными мольбы, смотрит на легионера, стоящего рядом с палачом. Рональд знает, зовут его Лонгин. Он просит его убить себя…
Теперь он Лонгин. Какая-то таинственная и чудовищная сила, независимо от него, поднимает его руку с копьем. Рональд не хочет, а рука сама по себе вскидывается и бросает копье в Иисуса.
Теперь он Иисус. Боли нет. Ему хорошо. Несказанно хорошо. И он шепчет: «Свершилось!»
Рейган в страхе открывает глаза. В полумраке послышалось тихое, но внятное: «Свершилось!»
3.
Разразился грандиозный скандал.
Главврач Сабунчинской больницы проклинал тот день, когда к нему в клинику привезли этого безымянного пациента.
Дежурный, заведующий хирургическим отделением, его не принимал и ни за что не принял бы. Это, едва подающее признаки жизни, тело со следами ожогов, вывороченной ключицей и с признаками сотрясения мозга в любую минуту могло стать трупом. А тот, кто доставил его сюда, ничего вразумительного объяснить не мог: и кто он, и что с ним в действительности произошло. Сказал, что покалеченного нахально запихали ему в «жигуль» в Сураханах милиционеры. Там будто бы взорвался дом. Из-под его обломков вытащили этого, чудом уцелевшего мужика.