Виза на смерть - стр. 35
– Новый детективчик не возьмете? – спросила киоскерша, знавшая его в лицо.
Гулин взял с прилавка сигареты и кивнул на сдачу.
– Этого хватит?
– Еще десятку, – улыбнулась женщина, – уж больно хорошая книжка.
По правде говоря, любителем детективов Гулин не был. Он считал, что в них нет ни доли правды – ни о жизни, ни о работе его или его коллег. Единственная правда, которую он в них иногда находил и из-за которой, может быть, и читал их изредка в свободные минуты, была правда об отношении жен милиционеров к своим мужьям. Вероятно потому, что он и сам точно так же понимал эту правду.
Когда Димке было шесть лет, его жена ушла к мужику, у которого был магазин, джип и дом из кирпича на Горьковском шоссе. Ушла со словами: «Чужие дети тебя волнуют больше, чем собственный сын». Эти слова были самым обидным из всего, что он услышал обидного в свой адрес за всю жизнь. Если бы она сказала, что уходит, потому что разлюбила его, или потому что магазинщик в тысячу раз лучше его как мужик, или потому что у магазинщика много денег, а он, Гулин, нищий, или все это, вместе взятое, он бы обиделся гораздо меньше. Потому что сына он любил. И Димка любил его, и она об этом прекрасно знала. Когда их разводили, судья поглядывала на него с сочувствием, но Димку все-таки оставила матери. «Сами подумайте, как вы будете растить его при такой работе?»
Вернувшись домой, Гулин напился, как не напивался уже много лет. Конечно, судья права. Отца-матери у него нет – он детдомовский, так что обеспечить мальчику добрую бабушку с очками на носу, вязанием на коленях и сказками по вечерам он не может. Денег на няньку у него тоже нет и никогда не будет, а сам он занят с утра и до позднего вечера. Там же у Димки получалась и неработающая мать под боком, и полный холодильник – и не первые три дня после зарплаты, а всегда, – и гладиолусы под окнами, да еще и джип в придачу. «Так что, видимо, все в этой жизни расставлено правильно, и следует считать, что Димке крупно повезло», – уговаривал себя Гулин и тут же, представив себе своего сына с магазинщиком, с такой силой ударял кулаком по столу, что подскакивали и недопитая бутылка водки, и стакан, и тарелка с остатками краковской колбасы, которую он нарезал, чтобы хоть чем-то закусить, но не ел, потому что есть не мог.
Сейчас Димке уже десять лет, и они видятся каждое воскресенье или почти каждое, потому что иногда Гулин занят и в выходные, но Димка никогда не злится, а, наоборот, старается его утешить: «Ничего, пап, ты не расстраивайся – мы с тобой в следующий раз подольше погуляем», – хотя – Гулин хорошо это знал – сам ужасно огорчался, когда их встречи срывались.
В прошлом году его бывшая жена родила от магазинщика девочку и, наверное, поэтому отпустила Димку с ним на время его отпуска. Тогда они прожили три недели у его друга Степы под Киржачом – ходили за грибами, ловили рыбу в реке Шерне и перочинными ножами вырезали из сосновой коры кораблики. И Гулин был счастлив, как никогда в жизни.
Этот Степа – они с Гулиным выросли в одном детдоме – часто говорил ему: «Не пойму, Андрюха, чего ты не женишься? Ты же прирожденный отец! Ну не повезло с одной бабой – возьми другую. Она тебе нарожает, сколько захочешь».
Гулин не спорил, но про себя знал, что, пока Димка не вырастет, он никогда не сделает этого. «Он меня не предал, а я, выходит, его предам?» – думал Гулин и расходовал свои избыточные отцовские чувства на детей, которых ему приходилось искать по долгу службы. И каждый раз, вынося из какого-нибудь страшного подвала похищенного ребенка, он, прижимая его к груди, представлял себе на его месте собственного сына и думал: «Любой может обидеть парня, который живет не с родным отцом, а с чужим дядей, и потому – совершенно не защищен…»