Виза на смерть - стр. 14
– Что ты хочешь? Он же чиновник…
Женя горько усмехнулась.
– Если бы еще он был чиновником только на работе!.. Но он такой и дома. С ним же невозможно говорить. Стоит сказать что-нибудь, что на пять градусов отклоняется от линии партии, – все, хоть святых выноси…
– Да-а… А братья-сестры у тебя есть?
– Есть брат, – уныло ответила Женя, – но с ним еще хуже…
– Как это?
– Он такой же, как отец. И потом, он старше меня на восемнадцать лет.
– Ого!
– Ну да… И предки у меня старые… Я, что называется, поздний ребенок.
– А твой брат кто?
Женя махнула рукой.
– Да… тоже в МИДе работает.
– Понятно, – усмехнулся Белоус, – рабочая династия? Действительно – как в газете…
– Тебе хорошо – у тебя такие родители… А я как подумаю, что надо возвращаться в Москву… брр! У нас в доме как в склепе. Отец мрачный, не разговаривает.
Мать ходит на цыпочках, боится его потревожить. В квартире тихо – ни музыки, ни голосов. Даже собаки нет. Как будто покойник в доме… Знаешь, какая у меня любимая песня? Помнишь, Чайфы поют: «Есть еще здесь хоть кто-то, кроме меня?..»
– А почему у вас так?
– Отец, видишь ли, переживает за судьбу страны – он всегда переживает за что-нибудь глобальное… за судьбу мировой революции, например… Ну и своей конторы заодно. У них же там в МИДе тоже перестройка…
– Ну и что? Плохо, что ли?
– Что ты в этом понимаешь? Когда Громыко на пенсию отправили, отец весь черный ходил…
– Громыко – это кто?
Женя посмотрела на него и расхохоталась:
– Ну ты даешь! Тебе сколько? Семнадцать? Счастливый человек! Прожить семнадцать лет и не знать, кто такой Громыко! Андрей Андреич – бывший министр иностранных дел, да еще и член политбюро в придачу.
– А-а… ну да, я, кажется, слышал… А ты сама-то была за границей?
– Была. Меня в интернате боялись оставлять.
– Чего боялись?
– Не знаю, наверное, тлетворного влияния буржуазной культуры через посредство моих сверстников, отпрысков дипломатических семейств.
– Как это?
– Ты не поймешь. Ты же не учился в привилегированной английской спецшколе и не знаешь, какие бывают дипломатические детки и чем они занимаются в свободное от учебы время.
– А меня оставляли. Сколько раз. И не в интернате, а одного. Я и сейчас один. Хочешь, переезжай ко мне? Я все равно на той неделе уезжаю на тренировки… А ты – поживешь без предков… делай что хочешь…
– А… можно?
– Я же говорю – живи, пока родителей нет. Да и потом, когда вернутся… Они отличные старики, вот увидишь…
Так Женя оказалась в Нагатине, и там, в малогабаритной двухкомнатной квартире, заваленной автомобильными покрышками и пахнущей бензином, впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему свободной.
Когда месяцем позже приехали родители Белоуса, ей пришлось вернуться домой, потому что пользоваться гостеприимством этих симпатичных людей, сидя у них на голове в крошечной квартирке, она не хотела. Она хорошо помнила, как ехала домой и как ее тошнило при мысли о том, что ее ждет.
В квартире было тихо, как всегда. Мать, увидев ее на пороге, прошла в столовую и села в своей любимой позе – боком к круглому полированному столу – и, уставившись в одну точку, застучала пальцами. Отец, вернувшись с работы и с одного взгляда оценив обстановку в доме, медленно разделся, надел тапочки, вымыл руки и только после этого подошел к ней и жестко сказал: «Дай мне адрес и телефон этого мерзавца. Немедленно». – «Какого мерзавца?» – опешила она. «Того, кто тебя соблазнил «А-а, сцена из мелодрамы “Возвращение блудной дочери”», – проговорила она, усмехнувшись, и собиралась добавить, что у нее ничего не было и не могло быть с этим наивным парнем с пахнущими бензином руками и что он явно не тянул на роль совратителя малолетних, но она не успела – отец влепил ей пощечину, которая, ей казалось, горела у нее на лице до сих пор.