Вихрь переправ: 3. С собой проститься придётся - стр. 34
На последней фразе жидкая тьма пошла крупной рябью и волновой дрожью.
«Это моё тело! Моё! Не смей так поступать со мной!».
«А ты думаешь, у меня прежде не было телесной оболочки? – вдруг с мрачной злобностью изрекла темнота. – Миллионы лет назад я щеголял по вселенной в таком ослепительном наряде, что тебе и не вообразить, копия. Твоя шкурка – лишь жалкий отголосок того великолепия, коим я был наделён… Но что ворошить ушедшее. Твоё тело мне вполне подходит, немного внешней коррекции и никто ничего не заметит. Так-то».
« Не выйдет! Я всё сделаю, чтобы у тебя ничего не вышло! Я верну себе своё!».
Но тьма ничем не отозвалась, будто он уже канул в её глубинах, прочно увязнув за чёрным зеркалом на веки веков.
И всё ж Матфею удалось отыскать на бесконечно протяжённой вширь и в высоту стене крохотную, едва приметную трещинку.
Это произошло как раз в тот момент, когда переправа завершилась, и все вокруг очухивались после посадки. Матфей устремил всё своё сознание тонким искрящимся лучиком в излучину той трещинки, воображая, что она увеличивается и разрастается в сеть кривых и глубоких расколов. И ему это удалось. Чёрное зеркало задрожало, покрываясь бегущим во все стороны узором расселин и вдруг замерев на долю мига, взорвалось, разлетевшись на миллиарды осколков. И тут же виденное вдали окошко стремительно налетело на Матфея, и в то же мгновение всё было по-прежнему. Мир снова обтекал его, а тело принадлежало ему, но где-то на задворках разума он явственно чувствовал, как за ним подглядывает зеркальный подменыш, скрежещет от ярости зубами и льёт проклятия в его адрес.
По пути Тимофей, людин с золотистыми глазами, которые приметил Эрик Горденов, вновь атаковал его, на миг это удалось ему, но Матфей усилием воли изгнал за чёрную гладь зеркала нечисть. Людин взывал к нему, умолял, уговаривал, угрожал. В конце концов, его речи свелись к философскому монологу, отвечать и потворствовать коему Матфей не собирался, напрочь игнорируя вкрадчивые слова.
«Кто-то давно придумал, что нечисть – это зло, что-то скверное и плохое. Но на свете нет ничего чистого и совершенного. Даже озеро, в котором прекрасно просматривается дно и кажется, что воды́ его ничем не замутнены, на самом деле полно множеством жизней. Чистота в действительности – это смерть. Только там, где нечему расти и дышать, истинная чистота. А нечисть – просто жизнь, затейливая, замысловатая в своих разнобоких ипостасях, но уж какая есть. И нет в ней ничего ужасного. Ужас в голове. Как ты не поймёшь, что и я хочу жить, а не висеть в этой пустоте?!».
То ли Тимофею наскучило говорить с самим собой, то ли и у людинов есть предел силы, но вскоре голос его ослабел и иссяк, как истончается дым угасшего костра. Матфей Катунь с наслаждением шагал по земле, которая облысела и незаметно перешла в жёлто-серый песок, обещая впереди песчаную пустошь, а то и пустыню. Он не знал, как долго продлится тишь в его разуме, но собирался наслаждаться каждой её секундой в полной мере. И сдаваться он так же не собирался, готовясь бороться за самоконтроль хотя бы до смерти.
Проклятый мальчишка. Проклятый трижды! Обдурил меня – меня, которому в подмётки не годишься. Да как ты посмел нарушить сделку?! Неужто ты помыслил, что я так легко сдамся? Ха! Что ж, легковер, считай так и дальше. Любое зеркало, хоть какой ничтожный водоём, да пусть даже плошка с водой – и я выйду. А тебя упеку за сотню зеркальных преград – оттуда ты не то что видеть, слышать перестанешь. И никакая трещина тебе не поможет! Слышишь, копия? Всего один ничтожный шанс…