Ветер забытых дорог - стр. 25
– Мой… оберег, – выговорил он незнакомое слово, – нельзя видеть.
– А, понимаю, – серьезно сказала Вельта. – Но пока ты ходишь по нашим краям, тебе нужен здешний оберег.
Она сняла с себя солнечный знак, похожий на цветок из множества лепестков, и повесила Дасаве на шею.
– Спасибо, Вельта.
Дасава ел землянику и слушал о предосторожностях, которым учила его девушка, об опасностях, подстерегающих одинокого охотника без оберега. У Вельты были немного печальные, глубокие синие глаза. «Это – не взаправду. Или то было не взаправду», – отгонял Дасава мысли о Сатре.
– Где ты взял такую рубаху? – спросила Вельта. – Такую тонкую нитку даже и не спрядешь. Это из чего же пряжа?
– Не знаю, Вельта, – сказал Дасава. – Я-то ведь не умею прясть!
– И вышивка какая, – сказала Вельта, рассматривая тонкий, вышитый золотой нитью узор на рукаве его рубашки. Она приложила для сравнения к его рукаву свой собственный широкий рукав, по краю которого тоже вились, переплетаясь, причудливые знаки – красная и зеленая нить по серому холсту.
На тонкой руке у нее Дасава заметил деревянный браслет. Обереги, браслеты – на Вельте все это было так естественно, как листва на дереве. Сам Дасава носил на пальце лишь тонкое кольцо из белого золота.
Белгест подсек рыбу. Теперь он вываживал ее с уверенным и сосредоточенным лицом, все время держа в напряжении дрожащую лесу. Через несколько мгновений борьбы он подвел рыбу к берегу и, нагнувшись, ловко схватил ее за жабры.
Вельта радостно засмеялась, Белгест тоже. Дасава с внезапной грустью смотрел на них, вспомнив, как мало живут люди. Ему самому минуло полсотни лет, а он казался не старше Белгеста. «Этой весной Белгест будет жить на свете уже девятнадцать лет», – недавно сказала Вельта, которая сама была на четыре года его моложе.
Уже стемнело – Белгест рыбачил по вечерней зорьке. Над елями вспыхнули огромные звезды. Во тьме вокруг небожителя и двоих людей стали виться крупные бабочки, у которых на мохнатом тельце и крыльях светилась пыльца. Это были ночницы, две-три из них сели на волосы Вельты, словно нарочно, чтобы украсить ее собой…
Дайк выздоравливал. Он дремал в кресле у теплого камина, пил лекарства и травяные отвары, приготовленные Гвендис, и рассказывал ей свои сны.
Гвендис переживала радость первого ощущения уюта, первого душистого запаха мяса в похлебке, первой ночи в хорошо натопленной комнате. В доме появились свечи в старых бронзовых подсвечниках, которые до сих пор пылились на чердаке. Стол Гвендис покрыла новой скатертью, купленной у мастерицы в лавке. Утром после завтрака Дайк смотрел, как она составляет список покупок на сегодня. Брать прислугу Гвендис не торопилась и в конце концов наняла только садовника: одичавший сад почти поглотил дом.
В холодный солнечный день сьер Денел подошел к калитке Гвендис. Рыцарь все еще размышлял о снах Дайка. Голубой самоцвет не оказался подделкой. У оценщика глаза сделались величиной с блюдце, когда он увидал это чудо.
Значит, Вседержитель пожелал, чтобы вместо своей жалкой человеческой памяти Дайк обрел знание о падших небожителях – может быть, в назидание людям, может, ради чего иного? Дайк стал орудием, живыми скрижалями. «Надо понять, ради каких высших целей это могло с ним случиться?» – думал сьер Денел.