Весна незнаемая - стр. 63
«Что же ты со мной сделал, отец?» – мысленно спрашивал Громобой, глядя на спящий священный дуб. Ответа не было, но Громобой ощущал непроходящее беспокойство. На дворе и в хоромине его все время тянуло обернуться и посмотреть, кто стоит позади. Чей-то пристальный взгляд упирался в спину. Кто-то неслышно ходил за Громобоем, невидимо заглядывал в лицо и чего-то ждал. Его не покидало ощущение, что от него чего-то хотят, куда-то зовут. Если он был в хоромине, его звал дуб во дворе, но стоило выйти во двор, как зов начинал исходить от черного валуна в хоромине. Громобой бесился, чувствуя себя глухим или чужеземцем, к которому обращаются на незнакомом языке.
Весь следующий день Громобой провел все так же: то бесцельно бродил по широкому двору, то прислушивался к голосам за тыном, но ничего не мог разобрать. Святилище, стоявшее в самом сердце многолюдного города, казалось ушедшим в другой мир, и вести из мира людей сюда доходили плохо. Вспоминая родичей, Громобой вдруг сообразил, что именно с них-то князь и спросит за его вину, и эта мысль так его поразила, что он чуть не бросился за ворота прямо в руки отрокам. Зней едва удержал его, пообещав, что завтра пошлет жреца разузнать, что князь решил. Громобой неохотно согласился подождать до завтра и при этом чувствовал разочарование: ему было так нестерпимо сидеть здесь, что княжеский гнев не пугал.
Но еще до завтра, поздно вечером, когда Громобой мрачно сидел у огня, его окликнул один из младших жрецов:
– К тебе гости пришли. Выйди во двор-то.
Гости? Громобой в недоумении встал с места: не верилось, что кто-то пришел к нему сюда, как из мира живых в мир мертвых.
По пути на двор он с недоверием ждал увидеть кого-то из родичей, даже видел мысленно нахмуренного Вестима и раздосадованную, встревоженную Ракиту. Но перед закрытыми воротами стояла Веселина. Сумерки сгущались, но было еще достаточно светло, чтобы он мог ее узнать: ее беличью шубку, крытую синим сукном, ее красный платок, ее кудряшки на белом лбу. Громобой смотрел на нее, не зная, верить ли своим глазам. Вот этого он никак не ожидал!
– А ты-то чего здесь забыла? – вместо приветствия спросил он.
– Я к тебе пришла, – просто, как о самом понятном деле, ответила Веселина. – Поговорить.
Громобой молча смотрел на нее, будто пытался разглядеть все то, что она собиралась ему сказать. Под его неприветливым взглядом Веселина терялась и не знала, как начать. Громобой был так мрачен и замкнут, что казалось, самим своим видом заранее отвергал все, что она хотела ему предложить. И Веселина робела перед ним даже больше, чем недавно перед князем.
Нет, с князем говорить было легко. Она сказала ему все, что хотела: что Вела и Зимерзла толкнули Громобоя на эту бессмысленную и безобразную драку, что только Снеговолок и Костяник обрадуются, если князь засадит в поруб того единственного человека, который может их одолеть. И ни двадцать гривен, которые он хочет взять с кузнецов за обиду, ни даже сорок не помогут одолеть зимнюю нечисть. Князь Держимир колебался: как человек умный, он видел правду в ее словах, но его упрямое самолюбие не позволяло простить обиду.
Спас их Баян: при всем своем легкомыслии он был достаточно умен, чтобы его иногда осеняли удачные догадки. «Поди к нему в святилище и скажи: пусть Зней у богов спросит, нельзя ли меч Буеслава отыскать и назад вернуть! – предложил он Веселине. – И если Громобой меч вернет и нечисть одолеет – мы его простим. А, брате, верно я говорю?» И князь Держимир согласился. Упоминание Буеславова меча и сейчас его не порадовало, но никакого другого способа спасти свой город и свою честь он не видел.