Вещи мертвого человека - стр. 21
Хорошего-хорошего, можете мне поверить.
Старший товарищ у нас – настоящий, сука, эстет: слушает классический рок-н-ролл, обожает Элвиса. Понимает импровизационный джаз. И в вискарях тоже разбирается прямо-таки изумительно хорошо.
Можно доверять, короче.
Сам предмет моих наблюдений тем временем нажимает пальцем свободной руки клавишу селектора громкой связи:
– Галочка, сообрази нам с Глебом пару кофе, пожалуйста.
Тьфу ты. Ну вот зачем такой радикальный контраст?!
Я недовольно морщусь. Более того – меня передергивает. Хотя последнее, может, и просто с похмелья. Но все едино неприятно.
– Бля, – говорю, – Евгений Васильевич, ну что за ебаная пошлость? «Галочка», «сообрази»… Вы же цивилизованный и утонченный топ-менеджер крупной медиа-корпорации, а не тринадцатый секретарь мухосранского райкома партии, который был распущен победившим капитализмом почти сразу после моего счастливого рождения. Не узнаю вас в гриме, короче.
Главный неожиданно с размаху хлопает крышкой глобуса, причем со всей пролетарской дурью и ненавистью.
Бутылки внутри жалобно звякают.
Ой…
– Да пошел ты в жопу! – ощеривается. – Я что, ради тебя тут турку для ручной варки кофе заводить должен?! Причем обязательно медную, и ручную мельницу в комплект? Мажор хренов. Как женился на генеральской дочке, так решил, что теперь из старой хорошей семьи? Не хочешь видеть Галку, так и скажи! Можно подумать, я не знаю, что ты и ее тоже в койку заволок! Ну, давай, будем отменять заказ. Я тебе растворимого заварю!
Чо это его так понесло? И ведь знает, что Геннадий Петрович – мужчина, конечно, видный, по-своему примечательный. Просто не может не знать, иначе напрасно ест свой жесткий редакторский хлеб с маслом.
А иногда – так даже и с черной икоркой…
В смысле Геннадий Петрович – это отец той самой «генеральской дочки», на которой я, типа, так выгодно и благополучно женился. Который – да, мужик так-то отличный. Но и пальцем бы ради меня не пошевелил. Разве что наверняка, с самого начала и для моей же, не сомневаюсь, пользы, просветил мою биографию, вплоть до самой жопы и иных темных пятен. Через свою не самую простую контору – возможностей там в этом плане до хрена…
Мне плевать на это дело. Абсолютно. Хоть Нинка и предупреждала, с изрядной долей ненависти к родителю…
Ну и что? Пусть просвечивают. Чисто там. Кроме излишней, возможно, пьянки и неразделенной любви к деньгам – никаких особых грехов. И не пошевелит, кстати, ради меня и пальцем товарищ генерал, если только совсем хреново придется. Тогда-то вытащит, наверняка.
А так – фигушки.
Принципы, понимаете, у него…
– Не надо мне растворимого, – бурчу. – Я его по командировкам да по поездам с самолетами так нахлебался, до сих пор при одной мысли тошнит. Даже на банки эти консервные в магазинах смотреть не могу, брюхо сводит. Согласен. И на кофе, и на Галку твою, кобру очкастую. Но пошлость в своих жестах, даже когда они заимствованы, все равно надо уметь замечать. И поправлять, особенно если начальник. Иначе со временем пошлость становится просто тобой. А я этого не хочу.
Он только сплевывает. Хорошо, что хоть в сторону, а не в морду.
– Сам не хочу, – щерится. – Но таковы правила игры. Тебе виски налить?
Таким он мне нравится больше, признаться. Когда внезапно теряет лоск большого медийного босса, а из-под него вылезает недовольная жизнью и поросшая трехдневной щетиной морда профессионального, временами сильно пьющего и потрепанного жизнью, но по-прежнему вполне дееспособного и злобного журналюги.