Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - стр. 40

– Что вы здесь делаете? – строго спросил он. – Я полагал, вы легли.

– Да-да, но я встала. Не могу заснуть. И вообще, я не видела, как взламывают сейфы.

– И незачем. Это – не для женщин.

– Мне очень хотелось!

– Теперь я понимаю, почему в газетах вечно пишут о своеволии современных девушек.

– Жадных до сенсаций.

– Именно, жадных до сенсаций. Что ж, благодарите Бога, что у вас будет добрый муж.

– Будет?

– Несомненно. Я придумал новый метод. Где Огастес?

– Наверное, у Шорти в спальне.

– Почему же Шорти не с ним? Где дух команды?

– Он меня выгнал, – жалобно промолвил граф. – Я не хотел уходить, но он сказал, я ему мешаю. Очень чувствительный, по-видимому.

– Как он там?

– Вроде бы ничего.

– Пойдите-ка лучше, посмотрите.

– А почему не вы?

– Мне надо поговорить с Терри.

Перенапрягшийся граф нервно провел рукой по седеющим волосам и пробормотал что-то насчет выпивки. Майк удивился.

– Вы что, с ним не пили?

– Он не позволил. Сказал, что это грешно. Я стал было спорить, но он заметил, что даст мне бутылкой. Ох, – размечтался несчастный пэр, – я бы миллион отдал за глоточек!

– Зачем? – возразил Майк. – Можно и дешевле. Пойдите ко мне, пошарьте в шкафу, на верхней полке. Там вы найдете фляжку. Отхлебните сколько надо, и положите на стол два пенса.

Хозяин резво выбежал. Гость закрыл за ним дверь.

– Наконец мы одни, – сказал он. Нежное сердце Терри тронули муки отца.

– Бедный Шорти!

– Не без того.

– Он не годится для таких дел.

– Это верно.

– У него высокое давление…

Майк осторожно взял ее за локоть, подвел к креслу, усадил, а сам сел сбоку на ручку.

– Когда я воскликнул: «Мы одни!» – объяснил он, – я имел в виду не беседы о Шорти. О нем мы потолкуем позже, в нашем доме, у камина. «Давай, – скажете вы, – обсудим его давление». – «Давай», – отвечу я, но теперь актуальны другие вопросы. Входя, я услышал, что наш граф…

– Разве можно подслушивать?

– Можно, время от времени. На сцене для этого ставят ширмы, и все рады. Словом, он говорил: «Почему ты за него не выйдешь, дурья твоя голова?»

– Не совсем так…

– А надо бы. Кого он имел в виду, меня?

– Да.

– Молодец. А как вы обо мне заговорили?

– Он просто спросил, почему я за вас не выхожу.

– Я и сам удивлялся. А сейчас, кажется, понял. Вижу, вы читаете «Перси». Прошлой ночью я его пролистал, и не зря. Он навел меня на мысли об упомянутом методе. Мне стало ясно, в чем моя ошибка.

– Да?

– Да. Я слишком легковесен, если хотите – поверхностен. Занятен, конечно, но недостаточно серьезен. В 1869-м они лучше разбирались в таких делах. Вы дошли до той сцены, где лорд Перси объясняется с ней в оранжерее?

– Еще нет.

– Сейчас я вам прочитаю. Готовы?

– Что ж, если хотите…

– Хочу. Итак, он говорит: «Любящим взором, дорогая, я следил за тем, как вы переходите от детства к юности. Передо мною раскрывалось ваше очарование, и я, побывавший при многих дворах, не мог бы найти изъяна в ваших манерах. Теперь я прошу о даре, которым бы гордился человек самого высокого ранга, ибо вы украсите любой титул, одарите радостью любой замок. Каждое ваше желание, даже малейшая прихоть – закон для меня». Ну, как?

– Недурно.

– А вот еще: «О, дорогая, не разбивайте сердца, которое бьется только для вас! Я не из тех, кто пленяет прекрасных дам, и вы пожалели бы меня, узнав, какую зависть испытываю я к такому умению. Слова мои нелепы, облик скромен, но любовь непритворна. Вино льется тонкой струей, ибо сосуд переполнен. Да и способен ли блистать красноречием тот, кто молит о жизни? Я люблю вас, люблю. Неужели вы мне не ответите?» Не пойму, чего он жалуется. Если уж это – не красноречие… Ну, как? Вы тронуты?