Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - стр. 25

– Папа! Я чуть не оглохла.

– Спинку?.. – повторил пэр чуть потише.

– Да. Дезборо сказал про марку за ланчем, а Клара сказала Блейру про твой альбом, и когда мы вышли из-за стола, Спинк сообщил мне, что первый альбом подарил ему мистер Росситер, сын прошлогодних американцев. Он, то есть Спинк, а не Росситер, всюду его искал.

Лорд Шортлендс схватился за стул. Такие речи – не для людей с высоким давлением. Как-никак дядя Джервис, передавший ему титул, умер от удара.

– Спинк так сказал?

– Да.

Граф внезапно ожил.

– Это ложь! – крикнул он.

Все инстинкты как один подсказывали ему, что дворецкий лжет или, если хотите, говорит неправду. С какой стати американец будет дарить ему альбом? Начнем с того, что у американцев вообще нет альбомов, а если есть, зачем их дарить? Дворецкие не собирают марок. Словом, чистая ложь.

– Почему? – спросила леди Алела. – Спинк сказал, что собирает марки с детства. Не вижу, что тут подозрительного. Как бы то ни было, он требует, чтобы альбом отдали ему.

– Пусть требует, пока не посинеет. Леди Адела подняла брови.

– Что с тобой, папа?

– Он лжет!

– Все равно альбом не твой. Отдадим его Спинку. Мистер Росситер вполне мог сделать такой подарок. Американцы славятся своей щедростью.

– Пусть докажет! Пусть свяжется с Росситером!

– Он как раз думает это сделать. Мрак осветила слабая надежда.

– Значит, альбом еще у тебя?

– Конечно, я не могу верить кому-то на слово. Спинк думает, что Росситер в Лондоне, и недавно сам туда уехал. А пока что марка – в безопасности. Я ее спрятала. А, вот и чай!

Пятый граф любил попить чайку, но сейчас не выказал радости. Он предпочел бы порций шесть-семь особого напитка Макгаффи.

С песней на устах, победно сверкая глазами, Мервин Спинк ехал домой на своем мотоциклете, но вид у него был такой, словно он восседает на вершине мира. Если бы не руль, за который надо держаться обеими руками, он бы похлопал себя по плечу. Мир, заметим мы, был несравненно прекРассн. Мервин Спинк глядел на синее небо, на трепетных бабочек, на цветущие кусты, на поля в колосьях, напоминающие бархат, если погладишь его против шерсти, и все это ему нравилось. Он не кричал: «Ура-ура!», но как бы и кричал. Словом, во всем Кенте не было такого ликующего мажордома.

Завидев лорда Шортлендса у ворот замка, он еще больше обрадовался. Приятно полюбоваться унижением соперника. Мервин Спинк не щадил тех, кто вставал на его пути.

Остановив мотоциклет, он слез с сиденья и сказал:

– А, Шортлендс!

Граф удивился. Малиновый и без того, он совсем побагровел, а глаза его вылезли, словно у креветки или улитки.

– Как вы смеете так ко мне обращаться? Мервин Спинк нахмурил белоснежное чело.

– Давайте-ка, – сказал он, – уладим все тихо-мирно. Там, за воротами, вы «милорд», не спорю. А тут я – свободный человек. Так, повстречались на дороге. Тут я вам не слуга.

Доводы были хороши и складно изложены, но граф не угомонился.

– Слуга!

– А вот и нет. Оба мы – свободные люди. Не согласны – жалуйтесь миледи. Тогда я ей расскажу про наши с вами дела.

Лорд Шортлендс стал просто малиновым. При его давлении не побледнеешь, но он был к этому близок. Ему казалось, что позвоночник заменили желатином. Оставив манеру, свойственную средневековым графам, беседующим со смердами, он почти уподобился воркующему голубю.