Весенние элегии Горячие стихи - стр. 3

и тешится гнилье в блестящих платьях,

облобызованы невинные распятья,

пока живьем хоронят мыслящих крамол,

и в брудершафтах гнезд змеиных тьма

тасует карт из флагов толстые колоды,

жуют разбойники, в агонии народы

пытаются понять, где жизнь;

тюрьма

накалывает фишки новых драхм

на драмы и трагедии, лишенья,

пока злой труд несет изнеможенье,

не радость, – боль и горе потерять

глаза любимых и восторженных,

в рабов

искусно превращенных мракобесьем

иметь упряжки годные, повесить

их легче легкого, – иди, уволь,

и он или она – ничто и ноль.

Нам негде затупить рога, мы – быдло

для скачек знати. Брошеная выдра

на плечи концертмейстера вольна,

как хищник, укусить и уничтожить

десятки лет, потраченных на то же,

но в ракурсе исконном. Не живой

охотно слушает громовый стон и вой

со сцен пищанья дна не оркестровой,

но ямы, где по сотням жгут свет новой

формации поэтов, задарма

кладущим под копыта свои песни,

живые кладези сердец, чудесней

которых нет. В конторских матюгах

иные нравы. Прокопытный взмах

уничтожает лучшие творенья,

и эта боль живья—стихотворенья

погибнет там же, где больной свой шок

пыталась вылечить, с нарядами мешок

тащя, как будто это клад, в свой замок

воровка пыльная, грязь куртизанок

разворошив и выбрав себе вещь.

И этой вещью стала, словно клещ,

кусая в сердце каждого, кто верен,

кто добротой привлек и ее берег,

бросающий на «бисы» голоса

и зарывающий живьем твой цвет лица.

Так что не вымолвишь, там где она, ни слова.

И в том ее поганая основа.

***

Распад миров, сияние светил.

Иди туда, где будешь не один,

и где не спросят о насущном хлебе.

Как соска мира, слабых накорми,

Сотри, намой, скажи им трижды три,

как больно жить в дожде и ширпотребе,

всех понимать, смотря в оскалы бреда

с удобной граблей. В угол подоткни

ветвей и пуха перьев. Разотри

на месте просьб подателя, отведай,

его болей. Невкусно в зоне пледа.

Подстраивайся в зону нелюбви.

***

Где—то вертикально упавшей,

застывшей в стене иголкой

плачет время мое большое,

надрывается, плачет и становится тенью ломкой,

измеряя мой труд, словно труп земной измеряя.

Мертвым временем заболели живые корни

И зовут поправить лик, посудачить

С самим Господом, – который год он уж плачет,

Глядя на людей подобье, как на лик – не иначе.

Не истцы мы ему, не разбойники,

просто ждем, кто кого околпачит,

подлетая на крыльях Версаче,

только позже, когда не помочь уже.

Отдаем, как положено, сдачи

и мелькаем, как рыбы в воронке,

а один из нас искренне плачет,

продолжая платить,

собирая в подушку иголки,

засыпая на плахе открытий.

Все другие ждут в окнах, как сдачи,

крылья образа, взлёта наития,

понимая, что в яме здесь плоско,

плохо пахнет и больно чесаться,

но платить надо даже за яму,

где сгорит эта молодость спьяну.

А другой никогда не дождешься.

Так закопанным и засыпаешь

и наследникам там же копаешь,

в мокрой ямке, в слезах, словно в баньке.

Скоро газ дадут, выжгут, как муху.

***

Противная бесплатная работа.

Из грязного болота бегемота

Везти, как многоопытный трофей!

Погибший на болоте корифей

Разлитым глазом циферблат сверяет,

Будто рулеткой землю измеряет

И трогает своих усатых фей.

В оранжевом дыму причалившей весны

Все планы будущего, светлые, ясны,

Хватая четкий смысл за очевидность,

Когда лукавит смеховой наш брат,

Лови за стрелку новый циферблат,

Проверь свою мобильность и ликвидность.

***

Атака белых крыльев на листву…