Размер шрифта
-
+
Вера - стр. 11
Пускай, немой, я над землей летаю —
А ты – мои голосовые связки.
Так спой же то, что мы с тобой не спели:
Про бубен Солнца и сапфиры снега,
Про вдовьи просоленные постели,
Про пьяного солдатика-калеку,
Про птиц, что выпьют небеса из лужи,
Пока клянем мы землю в жажде дикой,
Про рубщиков на рынке – и про стужу,
Где скулы девки вспыхнули клубникой,
Про поезда – верблюжьи одеяла
Повытерлись на жестких утлых полках! —
Про то, как жить осталось очень мало
В крутой пурге, – а ждать уже недолго, —
Про то, как вольно я летаю всюду,
Бесплотный, лучезарный и счастливый, —
Но горя моего я не забуду,
И слез, и поцелуев торопливых!
Твоих болезней, скарлатин и корей.
Глаз матери над выпитым стаканом.
Земного, кровяного, злого горя,
Что никогда не станет бездыханным.
И в небесах пустых навек со мною
Искромсанная тем ножом холстина
И мать твоя
над рюмкой ледяною,
Когда она мне все грехи простила.
И только грех один…
Молитва о прощении совершившему зло
Как плиты церковные грязны… Господь,
Владыка, – утешь…
Стоять на коленях – смиряется плоть,
латается брешь.
Пылающий храм – перевернутый чан,
чьи медны бока —
Как волоком тянет меня по свечам,
рекой сквозняка.
Гармошкою хрома небесный сапог
(ночь-вакса-без-глаз!..)
С лодыжки стащил утрудившийся Бог,
над куполом тряс…
Ко тверди дегтярной прибиты с боков
гвоздями из льда
Березы, мохнатей оленьих рогов,
дымов борода:
Козлиная, бесья, монашья, – крути,
злой ветер, в кольцо!..
Да, Волгу по льду мне уж не перейти,
закутав лицо…
Я, грешница, все порешив отмолить,
явилась сюда.
Снег визгнет под валенком – заячья прыть.
Дробится слюда
Церковных окошек – слепых леденцов,
сладимых, цветных…
И я во сиротстве, без дедов-отцов,
у врат ледяных.
Войду. Соль мороза стряхну с голенищ.
Уборщик с метлой,
С ведром жестяным, – что, пронзая, глядишь
седою совой?!..
По белым ступеням, что тверже костей,
чей мрамор щербат,
Взойду – в нищий мир умиленных людей,
что кучно стоят.
Кто шепчет наивно, кто знает канон
и толк в образах,
А кто бедной мышкой молчит, опален
огнями, в слезах…
Облезлое злато да рваный кармин
военных икон —
И Спас так глазами кричит, будто сын
из синих пелен…
Я слышала пули. Я видела смерть.
Бросала на гроб
Земельные комья – морозную медь —
на черный сугроб.
Я рот зажимала от вопля гудка,
боясь вперерез
Железу – сама завопить – на века,
до бездны небес.
Чреватое время откесарить нам
слабо. Скальпель ржав.
Старухи ползут на коленях во храм
по насту держав.
И в душном сияньи сундучных мехов,
средь розанов свеч,
Средь баб мокроглазых в дерюге мешков: богатая печь
Беднейшей, бесстыднейшей, голой земли
пожрала их снедь,
Они ж – на коленях – плывут, корабли —
так страшно глядеть… —
И я поднесу троеперстье к лицу.
И я покрещусь.
И я на колени, невестой к венцу,
во тьме опущусь.
И хладным, тяжелым, чугунным ли ртом, —
о, мой ли?!.. чужой?!.. —
Впечатаю лик свой в углу пресвятом
иконы большой.
От радужных слез – кто там вмазан в левкас,
уж не различу,
Но вбок не запрячу я бешеных глаз,
но вскину свечу —
Над серыми маками козьих платков —
горящим перстом:
Средь горечи, гнева – молюсь за любовь
скулящим щенком,
Средь ярости, яда – пожарищем рта
Страница 11