Великий распад. Воспоминания - стр. 78
В ту пору заваривалась новая газета, впоследствии прозванная «банковской» – «Русская воля». Инициаторами этого предприятия были: редактор «Бирж[евых] ведомостей» Гаккебуш (Горелов) и тот же Азра. За спинами их стояли – Сытин и Проппер, не успевавшие поделить русского читателя между «Русским словом» и «Биржевыми ведомостями». Комбинация состояла в том, чтобы под флагом новой газеты создать в Петрограде филиал «Русского слова», слив его с петроградским изданием «Биржевых ведомостей». Комбинация эта оказалась настолько сложной, а творцы ее настолько продувными, что из нее в последний момент выскользнули и Сытин, и Проппер. Остался лишь костяк дела – финансировавшие банки и флаг общественности – Протопопов. Этот последний был привлечен к комбинации Азрой. И вот под флагом избранника Государственной] думы и на банковские деньги создается новый могущественный орган общественного мнения, по заданию – умеренно-оппозиционного>291.
Предприятие наделало шуму. Прежде чем появиться, новая газета была облита помоями. И появилась она совсем иначе, чем была задумана. Флаг общественности с нее был сорван с назначением Протопопова министром вн[утренних] дел. Из инициаторов дела остался лишь один беспардонный, поднадувший Проппера, Горелов. И остались на растерзание банковские миллионы.
Объезжая с парламентариями Европу, Протопопов наткнулся в Италии на Амфитеатрова. Автор «Обмановых» и издатель «Красного знамени»>292, разумеется, вернуться в царскую Россию, да еще в качестве руководителя общественного мнения, не мечтал. Признаки прогрессивного паралича у Протопопова сказались еще в его поездку по Европе. Одним из таких признаков было, несомненно, привлечение Амфитеатрова к «банковской» газете. Расхлебывать эту кашу пришлось не Протопопову, а банкам.
Амфитеатров, под защитою Деп[артамен]та полиции, вернулся в Россию с Запада, покинув ее, по требованию того же деп[артамен]та, с Востока (из Нарымского края)>293. Увенчанная паралитиком Россия монархическая встречала своего блудного сына почти так же торжественно, как впоследствии Россия революционная встречала своего будущего вождя – Ленина. Банки затрещали. Но против воли министра вн [утренних] дел идти не посмели. Банковские миллионы заплясали между Гореловым и Амфитеатровым – двумя медведями в берлоге новой газеты. Покуда Горелов бегал к Протопопову с заднего крыльца, Амфитеатров с парадного ломал Протопопову шею. С головокружительной быстротой таяли банковские миллионы, но еще быстрее таял режим. Протопоповская газета, финансированная учреждениями и строем, которые эта газета взрывала – один из последних пузырей на вздувшейся туше этого режима. Когда Протопопов уже выл по-собачьи в каземате Петропавловки, а банкиры, сбривая усы и брови, хватая свои миллионы, разбегались как тараканы, газета, съедая последние банковские деньги, отвергла предложение Милюкова о признании царевича Алексея наследником русского престола и первая из всех русских органов провозгласила в России республику…
Протопоповская звезда воссияла каким-то пламенем рассудку вопреки, наперекор стихиям – зажигаясь тем ярче, чем больше сгущалась тьма в омраченном уже интеллекте этого паралитика. Одновременно с выбором его в роль звена между идейностью и наживой, с возведением этого рвача и афериста в сан суперарбитра русского общественного мнения, над этой жалкой фигуркой молодящегося шармера зареяли крылышки провиденциальности. О Протопопове заговорили, как когда-то, в конце прошлого столетия, о Витте. Злой колдун, усыпивший российский Олимп, набросал узор последних шагов России к пропасти, и в центре этого узора обронил клякс – Протопопова; и скрестил на нем все пути великой страны, бившейся в судорогах самосохранения.