Великие князья Дома Романовых - стр. 49

Мне кажется, именно в этом свойстве Николая Павловича нужно искать корни его отношения к Пушкину. Практически все, писавшие на тему «поэт и царь», считают, что император «пожаловал» поэту унизительное для человека его возраста и положения звание камер-юнкера ради того, чтобы Наталья Николаевна могла быть принята при дворе. Да, император хотел видеть на балах красавицу Натали. Но красавиц много, и многими из них государь бывал увлечен (правда, коротко, мимолетно). Жена Пушкина – лишь одна из них. Не более того. А вот Пушкин – единственный. У Николая хватало художественного вкуса и ума, чтобы понять: это не просто хороший поэт, это поэт великий. В его Николаевское время нет в России никого, чья слава могла бы сравниться со славой Пушкина. Это раздражало. А еще больше раздражало, что этот доморощенный гений так горд, независим, так внутренне свободен. Как раз внутренняя свобода была, пожалуй, тем единственным, чего самому Николаю недоставало. Он это отлично сознавал, хотя и силился скрыть от окружающих. И он наказал Пушкина, покусившись именно на его внутреннюю свободу. Положение вполне взрослого, к тому же прославленного человека, вынужденного носить мундир, какой носят только юнцы, делающие первые шаги в придворной карьере, – это постоянное унижение. А внешне – не придерешься: государь милостиво пожаловал одному из своих подданных придворный чин…

Кавалеры не раз предупреждали: Николай коварен, крайне вспыльчив, самоуверен и жесток. Однажды, «ласкаясь к господину Аделунгу, великий князь вдруг вздумал укусить его в плечо, а потом наступить ему на ноги» и, довольный результатом, повторял это много раз. Объяснить эту выходку можно только одним: Николай испытывал непреодолимое отвращение к мертвым языкам, латинскому и греческому, а именно их и преподавал злополучный Аделунг. Отвращение к латыни было таким стойким, что утверждая план учения своего старшего сына и наследника (будущего царя-освободителя), составленный Василием Андреевичем Жуковским, Николай Павлович исключил из него латинский язык. А в начале 50-х годов император приказал передать все фолианты из библиотеки Эрмитажа в Императорскую публичную библиотеку, объяснив это своими неистребимо мрачными воспоминаниями об изучении латыни. В результате после Николая I ни один русский монарх не изучал древних языков. Правда, вмешательство государя в филологическое образование своих потомков не всегда было столь эмоциональным. Кроме стандартного набора из трех основных европейских языков он приказал включить в план еще и польский. Решение абсолютно прагматичное: Николай понимал, что польские проблемы не ограничатся временем его царствования.

С ранних лет великий князь Николай любил рисовать. В детстве охотно дарил свои рисунки матушке, гувернанткам и, конечно же, обожаемой Лайон. К рисованию у него был определенный талант, который особенно проявился в годы юности, когда заниматься с ним начал профессор Академии художеств Василий Козьмич Шебуев. К этому прекрасному художнику великий князь, обычно высокомерный, испытывал самые дружеские чувства. Доказательства тому письма, которые царственный ученик писал своему наставнику. «Здравствуй, мой милый Вася, сожалею, что Нева препятствует мне тебя видеть, я очень желал с тобой поговорить и поздравить друг друга, как должно товарищам. Прощай. Чмок. Николай». «Милый мой Вася, пришли мне, пожалуй, с посланным рисунки французской армии, а ежели есть у тебя готовые рисунки, так можешь и их прислать: я за тобой не шлю за Невой, боюсь простудить моего дорогого кота заморского». Письма свои Шебуеву, как и рисунки, юный великий князь, еще не подозревавший, что ему предстоит стать императором, чаще всего подписывал монограммой, означавшей «Николай третий Романов». Своего рода пророчество. Правда, он имел в виду только то, что он, Николай – третий сын императора Павла.